Я приду туда, где ты нарисуешь в небе солнце
не бейте больно новичка, который не с артом, а с текстом
Название: Когда ты вернешься
Автор: Хельгрин
Бета: пока нет
Размер: макси
Канон: Макс Фрай: Лабиринты, Хроники, Сновидения Ехо
Пейринг/Персонажи: Шурф/Макс
Категория: слэш
Жанр: drama
Рейтинг: R
Предупреждения: так или иначе упоминается канон всех книг. ООС тоже есть, куда без него.
Размещение: запрещено без разрешения автора
Disclaimer: Все права принадлежат автору. А трава – мне.
Комментарии: спасибо моему соавтору, Снарк, которая честно тестридит все это.
Когда ты вернешься,
Все будет иначе,
И нам бы узнать друг друга
«Белая Гвардия»
Глава I.
читать дальшеСледовало признать, что я в очередной раз попал в ловушку, любовно расставленную моими же собственными руками. Из печати вышел очередной опус, я снова поужасался вкусу художника, засунул куда подальше авторские экземпляры – дарить их было некому, поэтому приходилось заполнять пространство под кроватью. К сожалению, никакой дырки там не было, поэтому злосчастная печатная продукция грозила расселением на всю комнату, но я с ней боролся.
Да, в Ехо сортиры были просторнее, чем моя нынешняя комната.
Нет, я не думаю об Ехо. Я просто о нем пишу, - и все.
Живые и острые, воспоминания размывались, выливались из меня напечатанными буковками, утрачивали краски, оставляя только черное на белом типографских страниц. На ночь я стал закрывать окно, да и днем старался его не открывать. После того, как мне пару раз привиделась Меламори, буривухом прилетевшая в мою нынешнюю жизнь, я стал бояться этих галлюцинаций. Ну, чтобы не сойти с ума окончательно, а то когда засыпаешь в объятиях любимой женщины, а потом понимаешь, что обнимался с плодом собственного не очень здорового воображения, волей-неволей начинаешь сомневаться в собственной адекватности. Можно подумать, адекватность – это вообще про меня.
Удивительно, но книжки даже стали пользоваться какой-то популярностью. Пару раз звонил издатель, предлагал провести пресс-конференцию, пообщаться с читателями и вообще выйти в люди. Но я упорно отказывался. Сошлись на том, что это у меня такой образ загадочный – то ли есть автор, то ли нету. Все потому, что в люди я идти не хотел: боялся. Боялся, что мое безумие станет слишком заметным, и я не закончу начатое. Да и видеть этих самых людей никакого желания не было.
А потом у меня остановилось сердце, и он постучался в дверь. То есть не одновременно конечно, не как в романтических историях. Просто я, в очередной раз убеждая себя, что мне ничего не приснилось и не примерещилось, положил руку на грудь. Сердце там стучалось во вполне себе гордом одиночестве. Никакого второго стука, никакого трепыхания, которым обычно отзывался позаимствованный у Тени орган. Ничего.
Впрочем, я не особо на это и рассчитывал. Моя слюна давно уже не прожигала дырок в затертом линолеуме, так что изображать из себя невесть что и плеваться на пол не имело смысла. Никаких доказательств, кроме моего больного воображения, моей памяти и моей упрямой злости.
И тут в дверь постучали. Собственно, я и не собирался шевелиться. Очередные проповедники, желающие поговорить о боге, любви, смысле жизни или продать мешок картошки. Ну или без затей попросить денег. Стук повторился: один, замысловатая дробь и еще один. Примерно так мы стучались друг к другу в кабинеты, когда собирались украсть кого-нибудь из коллег у служебных обязанностей и принести их в жертву кувшинчику камры. Самое время трепыхнуться утраченному сердцу, но трепыхаться-то было как раз нечему, а мое собственное «разбитое и склеенное» молчало. И все же что-то заставило меня слезть с подоконника, повозиться с заедающим замком и распахнуть дверь.
Он стоял довольно далеко от двери, словно сомневался в том, что ему откроют, и уже решил уйти. Немыслимо белое лоохи, идеальными складками спадающее от заколки на плече, белые же сапоги. Невозмутимое лицо, сложенные на груди руки в защитных перчатках, как будто стучал не он, а кто-то другой. Непостижимое явление, неуместное и нелепое на лестничной площадке с выщербленным кафелем, окурками по углам и запахом борща и кошачьей мочи.
Ей богу, если бы здесь я мог пускать свои смертные шары, то сейчас мой шар мог бы убить целую дюжину этих чертовых призраков, а не его одного. Поэтому я просто захлопнул дверь так, что где-то под обоями зашуршала пыль от штукатурки. Мои галлюцинации стали вежливее: они теперь не влетали в открытое окно, а стучались в дверь. Я прислушался, - на площадке было тихо. Ну да, он уже наверняка ушел, он всегда ходил бесшумно. И я снова схватился за замок с отчаянием утопающего. Ладно, пусть галлюцинация. Но это завтра, когда он исчезнет, а я буду в очередной раз подозревать себя в безумии и ожесточенно колотить по клавишам пишущей машинки. А сегодня я могу с ним поговорить – со своим лучшим и самым близким другом! Завтра я как-нибудь с собой разберусь, я все еще легкий в общении парень, так что договориться со мной довольно просто. Ну, по крайней мере, мне самому.
Наконец, дверь поддалась, и я вывалился на площадку. Даже в свете чудом сохранившейся под потолком тусклой лампочки было понятно, что она абсолютно и совершенно пуста, и никакого сэра Шурфа на ней нет. Ну естественно.
- Шурф! – позвал я негромко, особо ни на что не надеясь. В ответ раздался гул удаляющегося лифта, и мне даже захотелось рассмеяться. Экие у меня галлюцинации самостоятельные пошли, комфорт полюбили. На лифте теперь от меня уезжают, а не пешком по лестнице спускаются или там развеиваются. Я уже собрался было закрыть дверь снова, отгородившись от возможных плодов собственного разыгравшегося воображения, как на лестнице что-то прошуршало, и высокий человек в белом лоохи вновь оказался передо мной, освещенный желтоватым болезненным светом.
- Здравствуй, Макс. А я уже решил, что в этом мире твое гостеприимство не распространяется на старых друзей. – Тут мне примерещилась (это уж точно!) тень улыбки на худом бесстрастном лице.
Ответить я побоялся: а ну как заговоришь, а он рассыплется и исчезнет. Поэтому просто посторонился и пропустил галлюцинацию в квартиру.
Чтобы войти в дверь, сэру Шурфу Лонли-Локли пришлось пригнуться, и почему-то именно это заставило меня заподозрить, что дело нечисто. Я имел основания считать, что кое-что понимаю в наваждениях, призраках, привидениях, духах, тенях и всех прочих формах, в которых бывшие магистры и не магистры появлялись перед простыми смертными. Ну и ладно, решил же, что договариваться с собой буду завтра.
Образ моего друга остановился посреди тесной прихожей, явно не понимая, что делать дальше. Ну, придется рискнуть.
Я прикрыл глаза левой рукой.
- Вижу тебя как наяву. – Привычная формула вежливости отдалась хинной горечью на языке. Вот идиот, сейчас уберу руку и буду стоять как дурак посреди пустой прихожей, с открытой нараспашку дверью. Ну точно приедет за мной большая белая машина, а в ней люди, добрые-добрые, как любили говорить в моем детстве. И рубашечку подарят, с длинными рукавами, как же...
И я убрал руку.
Шурф стоял совсем близко: пока я закрывал глаза, бормотал и мучился, он сделал короткий шаг, и теперь чтобы посмотреть ему в лицо, мне пришлось бы задрать голову.
От него исходил тонкий, едва ощутимый аромат степной травы седве, которой в Ехо прокладывали чистую одежду – для запаха, ну и чтобы привлечь хорошее настроение. И я не выдержал – обнял свою невозможную галлюцинацию, закрыв глаза, чтобы еще раз вдохнуть этот родной запах, поддаться порожденному собственным сознанием напоминанию о том, что осталось в недостижимом прошлом.
Тяжелые руки опустились мне на плечи, едва не заставив присесть. Ну да, силушкой нашего Лонки-Ломки не обидели. Точно.
- Макс... – голос Мастера Пресекающего, Истины на королевской службе, казался встревоженным и сдавленным. – Ты ведь узнал меня?
Пришлось кивнуть, хотя так и подмывало ответить, что я просто люблю ближе к ночи пообниматься с незнакомыми призраками. Если одного-двух не обниму, то все, считай, пропал вечер. Видимо, он счел кивок подходящим ответом, поскольку добавил нечто малопонятное:
- Я решил, что мне надо надеть белое лоохи, ты ведь привык видеть меня именно таким...
- Да что ты! – не выдержал я, - А мне помнится, ты всегда приходил на работу в оранжевом лоохи при синей скабе и красных сапогах.
Горячая рука осторожно коснулась моего лба, а потом темени.
- Кажется, ты перепутал меня с сэром Мелифаро. Не думал, что мы настолько похожи.
- Да нет, не перепутал. Просто при чем тут твое белое лоохи? Я узнал бы тебя в любой одежде, - пожал я плечами.
- Что ж, значит это было необязательно, - флегматично отозвался Лонли-Локли, продолжая меня рассматривать.
Интересно, какая именно версия сэра Шурфа соизволила посетить мою реальность – занудный Мастер Пресекающий или Шурф с Темной стороны? Судя по всему, первая.
Я сделал над собой усилие и повернулся спиной, заходя на кухню.
- Помнится, когда ты был живым и настоящим, ты весьма уважал чай. Могу предложить.
- Да я вроде бы и сейчас живой и настоящий, - возразил сэр Шурф, следуя за мной. – По крайней мере, хотелось бы надеяться.
- Мне тоже, - ехидно отозвался я. К счастью, комментарий остался без ответа. Ну да, вот только не хватало мне сейчас обсуждать с собственными галлюцинациями степень их овеществленности в мире.
- Я могу присесть?
- Конечно, - спокойно ответил я, чиркая спичкой. Почему-то мне не пришло в голову зажечь свет, и кухня осветилась голубоватым неверным светом газовой горелки. Я налил в чайник воду из-под крана и поставил на плиту, изобразив из себя таким образом гостеприимного хозяина.
- Извини, Шурф, камрой угостить не могу, ее тут нет.
Ухмылка вышла кривоватой, но голос не дрогнул, я мог бы собой гордиться.
- Ты не веришь, что это я, - констатировал этот великолепный зануда. – И наверняка не делаешь дыхательные упражнения, а они бы тебе помогли.
- Да нет, - возразил я, копаясь в недрах древнего шкафчика в поисках такого раритета, как вторая чашка. Гостей у меня не бывало, поэтому она простаивала без надобности. – Делаю. Только ты сам говорил, что они начнут помогать через несколько дюжин лет. А у меня нет этих дюжин. И не будет. Так что уж как получается.
Чашка нашлась, и я поволок ее на свет божий, точнее, газовый, стараясь ничего не уронить.
Гость молчал, видимо анализировал информацию. Клянусь, я почти услышал, как в его мозгу шуршат бесчисленные террабайты.
- Ну да, я помню, ты говорил, что здесь другая продолжительность жизни.
Кто бы сомневался, что он даст правильное, очевидное и совершенно бесполезное для меня в моей нынешней реальности заключение.
- Точно. Здесь вообще все другое.
Я немного подумал и решил, что спать в ближайшие несколько часов точно не буду. Поспишь тут с такими явлениями. Так что можно выпить кофе. Привычный аромат подействовал на меня отрезвляюще, я даже покосился на своего гостя – не растает ли он от этого запаха? Даже успел представить себе, как развешиваю над дверью и раскладываю по подоконникам мешочки с кофе, чтобы отпугивать навязчивые галлюцинации. Но никто никуда исчезать не собирался, так что пришлось признать кофе несостоятельным средством защиты от визитов потусторонних гостей из других миров.
Шурф с интересом рассматривал чайный пакетик.
- Когда ты доставал чай из своего мира, в нем не было этой странной штуки, - невозмутимо констатировал он.
- Это потому, что я доставал хороший чай. А этот так... обычный.
- Обычный чай другого мира. Ну что ж.
И он сделал глоток. Судя по привычной бесстрастности его лица, чай его не впечатлил.
Я уселся напротив на углу стула, неудобно и неустойчиво. Чтобы не расслабляться и не представлять себе, что теперь все будет правильно и хорошо, что можно снова начинать уютно сидеть, закидывая ногу на ногу, любуясь отрешенным лицом своего друга, которое само по себе действовало на меня как порция успокоительного. Без всяких, заметьте, побочных эффектов. Ну, если не считать побочным эффектом то, что сэр Макс, заключенный в тюрьму этого тела, детища этого мира, корчился от сжигающей его боли и боязни поверить в невозможное. Потому что верить было нельзя. Разочаровываться потом куда страшнее, чем не верить сейчас. К тому же от очередного, да еще и такого масштабного разочарования, господин Ночное Лицо мог вообще покинуть потемки моей памяти не прощаясь. А это было бы уж совсем скверно, - без него выполнить свою работу я бы не смог.
Сэр Шурф отпил примерно полчашки и покосился на пачку сигарет, валяющуюся на столе.
- Кури.
- Благодарю, - мой наметанный глаз уловил явное предвкушение на лице собеседника.
Да уж, табак и кофе – это, пожалуй, единственное, чем я мог бы гордиться в своем «родном мире».
– Скажи, а как вы разводите здесь огонь?
Ясно: изучать чужой мир стоит во всех мелочах. Очень похоже на сэра Шурфа.
- Спичками. – Я повернулся и протянул ему коробок. Он старательно чиркнул, полюбовался на пламя и прикурил.
- На самом деле, безумием от тебя не пахнет, - нарушил тишину спокойный и ровный голос моего потерянного друга. – И я теряюсь в догадках: чем именно заслужил такой холодный прием.
Что-то внутри меня, вероятно, душа, взвыло от боли. Обидеть сэра Шурфа Лонли-Локли в моей личной иерархии было самым страшным преступлением. Куда худшим, пожалуй, чем допустить разрушение Мира. Хотя бы потому, что обидеть его было невозможно. Точнее, невозможно для всех, кто оставался по ту сторону зануды, сухаря, педанта, убийцы, идеального гражданина и прочих граней его невероятной маски-личности. А еще точнее – для всех, кроме меня.
- На самом деле, ты даже не можешь себе представить, как я рад тебя видеть, - спокойно и даже как-то медлительно сказал я, словно превратился в последнего тугодума, у которого простейшие слова с трудом отыскиваются в закоулках памяти.
Еще по тому сентябрьскому вечеру, когда я был уверен, что ко мне прилетела Меламори, я помнил, что таким образом мое сознание спасается от безумной надежды – опаснейшей, в сущности, штуки. Сейчас был ноябрь, и первые нежданные снежинки медленно кружились за окнами. Тихо поскрипывала деревянная рама под порывами ветра. И я опять цедил слова, дурак-дураком, цепляясь за последние остатки хоть какого-то подобия рассудка.
- Я рад это слышать, - спокойно заметил Лонли-Локли, допивая чай.
Я ухватился за роль гостеприимного хозяина с отчаянием утопающего, хватающегося за соломинку.
- Ты голоден?
- Пожалуй, нет, - флегматично ответил он. – К тому же ты помнишь, что я долго могу обходиться без пищи.
- Ну да, - хмыкнул я. – Только я все равно буду подходить к призрачным дверям, за которыми ты скрываешься, с подносом еды.
- Ты вообще все стараешься делать по-своему. Я, пожалуй, к этому привык.
Я молчал. На самом деле, я боролся с тем самым парнем внутри меня, сэром Максом, будь он неладен. Сэр Макс жаждал вскочить на стол, покачаться на лампе, исполнить какой-нибудь танец из арсенала бывших подданных из Пустых земель, а еще, кажется, завопить. Просто от одной мысли о том, что Шурф сидит здесь, на моей кухне. Сэр Макс так отчаянно хотел в это поверить, что я даже боялся смотреть на резкое лицо своего друга, подсвечиваемое тусклым огоньком сигареты.
- И я скучал по этому, - негромко добавил Лонли-Локли.
Как тут принято говорить – забили последний гвоздик в крышку гроба. Глаза отчего-то начало жечь, и я на какой-то момент потерял себя. Впрочем, тут же нашел – не то чтобы себя, но какие-то жалкие остатки собственной личности, размазанные по реальности, как масло по бутерброду. Эту самую личность явно удержали горячие пальцы, лежащие сейчас на моих висках. Неправдоподобно реальные. Очень знакомые такие пальцы, имеющие полезную привычку выдергивать меня из опасностей, из безумия, из огненных осыпающихся пеплом страниц...
- Шурф, как друга тебя прошу, - взмолился я, не открывая глаз.
Темнота вокруг меня явно стала вопросительной.
- О чем?
- Если ты – всего лишь галлюцинация. Ну или там привидение. Или сон. Пожалуйста, уйди сейчас. Ведь привидения сохраняют черты личности, правда?
- Правда. И я рад, что ты это помнишь. Но я не привидение. И не галлюцинация. И не сон.
В этот момент я привычно подумал, что, к счастью, перечислил только три наименования. Мог бы и дюжину назвать. А педантичному сэру Шурфу пришлось бы отрицать свою принадлежность к миру духов дюжину раз.
- Но я уйду, если тебе так будет легче.
Я открыл глаза и посмотрел на него. Шурф Лонли-Локли все еще стоял рядом, отступив разве что на шаг. Белое сияющее пятно в размытом сумраке ноябрьской ночи.
«Если тебе так будет легче».
- А тебе? – внезапно для себя спросил я.
- Кажется, ты так и не утратил своей довольно странной для меня привычки заботиться обо мне, – констатировал мой друг. – Даже когда ты считаешь меня наваждением.
- А тебе? – повторил я. – А за тобой, кстати, раньше не водилось привычки не отвечать на вопрос.
- Просто ты не задавал вопросов, на которые я не хотел бы или не мог бы ответить.
М-да. Резонно. И не поспоришь даже. Впрочем, чему тут удивляться.
- Ну надо же когда-то начинать. И все-таки?
- Что ж. Я отвечу. Я рассматривал такой вариант, правда, был уверен, что вероятность его мала. Я попробую навестить какой-нибудь другой мир, если это у меня получится. Если же нет – я вернусь в Ехо. Думаю, что туда я смогу вернуться без проблем.
Я сощурился, пытаясь в темноте разобрать выражение его лица. Что-то мне не понравилось в привычном безразличии его интонации.
- А ты так не хочешь туда возвращаться?
Пока мы вели этот диалог, сэр Шурф отступил еще на пару шагов назад и теперь белел идеально прямой скульптурой где-то в кухонном проеме, между холодильником и стеной.
- В данный момент я хотел погостить у тебя немного. Однако я уже понял, что мое появление было несвоевременным и может усугубить твое и без того...
- Включи свет, - решительно попросил я и встал. – Там, на стене, справа.
Вежливый Лонли-Локли, разумеется, тут же выполнил мою просьбу. Яркое и желтое ударило по глазам, привыкшим к темноте, так что пришлось зажмуриться. На самом деле, я давал себе последний шанс. Себе и ему. Себе – чтобы не успеть поверить в его реальность, пока он будет исчезать. И ему – чтобы исчезнуть.
Но он не исчез. Стоял все там же, чуть не подпирая тюрбаном низкий потолок. Скрещенные на груди руки с рунами на ногтях, бесстрастное лицо, внимательный, грустно-спокойный, ощутимо тяжелый взгляд.
Мои бастионы пали без единого выстрела. Я мысленно выбросил белый флаг. Сэр Макс мог праздновать победу и топтаться по осколкам моей невнятной личности, годной только для того, чтобы служить передатчиком между воспоминаниями и клавишами печатной машинки.
- Дырку над тобой в небе, - невнятно пробормотал я. – Ты даже не представляешь, как я счастлив, дружище. Пожалуй, ты меня спас.
- Ты же знаешь, что к этой своей обязанности я отношусь с большой ответственностью, - ответил мне этот невозможный парень. И пояснил для тупого сэра Макса. – К обязанности спасать тебя.
Я готов был поклясться, что он обрадовался. До головокружения. До невероятия. Облегчение в его голосе пролилось бальзамом Кахара на мою загнанную в ловушку душу.
Глава II
читать дальшеЕсли честно, я плохо помню, что было потом. Кажется, я пытался что-то приготовить и даже породил нечто, что можно было бы приблизительно назвать омлетом. Смеялся над явно ощутимыми страданиями своего друга, который устроил инспекцию моей кухонной утвари. Приставал к нему с вопросами, сколько именно поварешек, шумовок и прочих штуковин мне придется завести, чтобы не вводить его в эстетическое негодование. Сам вспомнил, что не меньше семидесяти восьми и дождался комментария, содержащего исчерпывающую характеристику моей кухни в Мохнатом доме, ее скудность в области кухонных инструментов, которая, однако, по сравнению с моей нынешней кухней могла бы вполне послужить образцом для подражания. Смеялся, искал чистые тарелки и мыл грязные, потом снова искал купленную когда-то и так и не выпитую бутылку вина, но, конечно же, не нашел. Спрашивал что-то и получал какие-то ответы. И все время ощущал, что я уже не совсем чтобы узник, скорее, задержавшийся гость. И я могу просто открыть дверь и очутиться в своей квартире на улице Старых Монеток, проехаться вдоль Хурона, навестить сестричек, потрепать Друппи по загривку, получить зов от шефа и явиться в Дом у Моста, встретить по дороге Мелифаро, выслушать очередную порцию издевательств, полюбоваться цветными мостовыми и вдохнуть напоенный свежестью воздух... Это было прекрасно, и это пьянило, так что даже хорошо, что вина я не нашел. Даже представлять не хочу, что могла бы породить эта убойная смесь, дополненная красным полусухим.
Я пришел в себя ближе к утру. Мои ночные подвиги пополнились борьбой с диваном, который ни в какую не желал демонстрировать свою тайную способность раскладываться, а уложить лучшего друга спать на полу казалось мне верхом кощунства. Диван удостоился самого пристального внимания сэра Шурфа, которому, понятно, раньше и в голову не приходило, что мебель можно делать уменьшающейся без всякой магии, причем только для того, чтобы она влезала в крохотные помещения, которые, по его словам «странно называть домами».
Я проснулся словно от толчка под ребра. Как будто замершее сердце моей Тени подбросило меня изнутри. За плотными шторами явно царило позднее утро – самое время для того, чтобы продолжать спать. Я потаращился на эти грешные шторы, ведя с собой сложный внутренний диалог. Итогом его стало решение все же обернуться и посмотреть. Я был вполне готов к тому, чтобы обнаружить собственную персону, сидящую посреди разобранного дивана в гордом одиночестве, и даже заготовил проникновенную речь, призванную отыскать в самом себе силу духа, которая позволила бы мне в следующий раз не поддаваться этим проклятым галлюцинациям. Собственному безумию, проще говоря.
Но речь не пригодилась, – хвала Магистрам! – и я об этом совершенно не пожалел. Потому что рядом со мной безмятежно спал сэр Шурф Лонли-Локли. Мой лучший друг, Истина на королевской службе, самый удивительный парень, которого я встречал за свою жизнь. Спал, вытянувшись во весь свой немалый рост, разметав по подушке черные с серебром волосы. Мое дурацкое внутреннее предположение о том, что просто наваждения сэра Шурфа отличаются особой стойкостью и даже спят как живые, оказалось совершенно опровергнуто тем, что мой бедный друг попросту не помещался на диване, и у него абсолютно по-человечески свисали ноги. Ну и естественно, свое белоснежное лоохи он сложил аккуратной, идеально ровной стопочкой.
Жизнь явно менялась. И наверное, к лучшему.
Очень хотелось поверить, что мои желания действительно имеют свойство исполняться. Ну, думать об этом было, наверное, рано. Или поздно. Или вообще не сейчас и уж точно не завтра. Стыдно сказать: изнемогая от тоски по Ехо, представляя себе хрупкое птичье плечо Меламори под своей рукой, миллион раз заходя в мечтах в Дом у Моста, в глубине души я больше всего скучал по иному. По ответам на мои незаданные и заданные вопросы, по присутствию рядом того, кто знал меня порой лучше, чем я сам. Изнутри, с изнанки, с Темной, так сказать, стороны, если таковая у меня имелась. По этому вот забытому ощущению совершенства мира, в котором все и всегда кончается хорошо, потому что на шаг впереди шествует этот высоченный парень в своих кошмарных перчатках. Ну а если уж совсем все запутано, можно просто послать зов своему могущественному шефу и услышать объяснение. Или не услышать, но получить приглашение на завтрак и кружечку камры в его обществе, в котором все как-будто само собой разъясняется и встает на свои места, словно это я сам такой умный и так правильно все понял, молодец, сэр Макс.
М-да, не стоило об этом думать, явно. Не иначе, мое второе сердце перестало биться в тот момент, когда за Джуффином навсегда закрылась дверь того проклятого дома в Тихом городе, вурдалака ему в задницу. Городу. Или Джуффину. Или обоим.
Я осторожно подвинулся и прижался лбом к твердому плечу. Проверял – правда что ли, живой и настоящий, не наваждение? Ну и конечно, я его разбудил.
- Ты не спишь, - констатировал Лонли-Локли. – С добрым утром.
- Сейчас нет, но собираюсь поспать еще, - честно признался я.
- Ты хотел разделить со мной сон? – невозмутимо поинтересовался мой друг. – Я не уверен, что нам стоит это делать сейчас, учитывая сложившиеся обстоятельства.
- Да... то есть нет. Не собирался. А почему не стоит этого делать?
- Потому что для меня было непросто попасть сюда, - разъяснил Лонли-Локли. – И я не берусь предсказать, как может повести себя разделенная в нашем общем сне реальность. Возможно, что проснусь я снова в Ехо.
- Тогда точно не стоит, - отозвался я, отодвигаясь. Не рассказывать же ему, как первое время я только и делал, что спал. Все надеялся, что мне приснится знакомая затертая до благородного блеска стойка «Обжоры Бунбы» и ехидное лицо восседающего за ней шефа, который, ухмыляясь, заявит что-то вроде: «Макс, я пошутил. Хватит валять дурака, долго еще я должен обходиться без своего Ночного Лица?». Но мне не снилось Ехо, никогда. Возможность прогуляться по любимым улицам еще раз, на мой взгляд, вполне стоила любого возможного риска. Почти любого, как выяснилось. Присутствием Шурфа рядом с собой я не был готов рисковать. Это уж точно.
Я оперся на локоть и заглянул в лицо своего друга, умиротворенно рассматривающего потолок. Не хотел бы я, чтобы он знал, о чем я сейчас думаю. Впрочем, он наверняка знает, просто молчит из деликатности. Ну или из сдержанности. Потому я добавил только:
– Прости, не хотел тебя будить.
- Я отлично выспался, - вежливо отозвался сэр Шурф. Пожалуй, слишком вежливо для человека, чьи ноги свисают с дивана.
- Слушай, а почему бы тебе не удлинить этот грешный диван? – вдруг сообразил я и даже сел от неожиданности. Ну и еще от того, что совершенно забыл о магии. Ну да, в Ехо, например, я совершенно не помнил о том, что умею довольно быстро печатать. Зачем оно мне там? Так и магия здесь. Не нужна и не получается, ну и черт с ней.
Шурф уселся рядом.
- Видишь ли, я не уверен, что могу колдовать здесь. В твоем мире слишком много Истинной магии.
- Да уж, - скептически отозвался я. – Хоть залейся.
- Это такое выражение? - уточнил Шурф.
Я кивнул, почти ожидая, что сейчас он извлечет откуда-нибудь свою тетрадку и запишет в ней этот очередной перл. Однако логика этого невероятного парня убрела в совершенно ином направлении.
- Кстати, как именно в твоем мире совершают утреннее омовение?
«Молча», - меня так и тянуло сказать что-нибудь дурацкое. Но вслух я, конечно, сказал другое. Вежливое.
- Пойдем, я тебе покажу.
Следует отдать должное нашему Мастеру Пресекающему. При виде ванной у него не открылся рот, не отпала челюсть, да и вообще выражение лица не слишком изменилось. Он бесстрастно разглядывал этот «бассейн для омовения», слегка превышающий размерами некоторые выдающиеся экземпляры унитазов из коллекции Бубуты Боха, но явно не на много. Причем делал это с искренним интересом энтомолога, которому достался особенно выигрышный экземпляр какого-нибудь редкого жука.
Однако молчал он несколько дольше положенного, и я позорно капитулировал за чистым полотенцем, продолжая разыгрывать радушного хозяина.
За то время, что в ванной лилась вода, я успел совершить набег на ближайший магазинчик и разжиться там хлебом, маслом и еще кое-какой снедью. Мороз бодро пощипывал щеки, и кассирша показалась мне вполне симпатичной, я даже улыбнулся ей, явно приведя девицу в состояние глубокого удивления. Ну да, сколько тут живу, столько и захожу туда с похоронным выражением лица. А тут вдруг такое открытие – этот мрачный парень умеет улыбаться. Я и сам бы удивился, если бы не исчерпал все ресурсы этого полезного навыка еще вчера.
- Я так понимаю, одежда этого мира довольно сильно отличается от угуландских стандартов, - сообщил мне сэр Шурф, когда я вломился домой, все еще втайне боясь, что возвращаюсь в пустую квартиру.
- Да уж, - я потирал замерзшие руки и начал мечтать о чашечке горячего кофе. Даже не чашечке, а нормальной полновесной чашке. Однако Шурф продолжал с интересом меня рассматривать, потому пришлось пояснить.
- Здесь не носят лоохи и скабы. Мужчины носят вот брюки, а женщины брюки или юбки, в общем, как сами захотят.
- Разумный подход, - констатировал Шурф, а потом поднял руку и потрогал мою чуть промокшую куртку. – Идет дождь?
- Нет, снег. И я чертовски замерз, надо было взять перчатки.
- Снег, - повторил Шурф, и его глаза загорелись любопытством. Собственно, он мог просто подойти к окну, отдернуть шторы и выглянуть наружу. Но, видимо, считал такое поведение недопустимым. Ну да, а то вдруг у меня на шторах тоже любимая пылинка живет. Ну или мириад-другой пылинок...
И я сделал это для него.
Сэр Лонли-Локли таращился во двор так, словно там показывали какое-то интересное кино. Я успел разобрать свои покупки, поставить чайник и даже вскипятить его, сделать кофе и поджарить очередную яичницу. А он все смотрел.
- Если хочешь, мы можем пойти погулять, - предложил я. Он обернулся и одарил меня таким сияющим взглядом, будто я посулил отдать ему десяток библиотек в личное пользование на неопределенное время.
- Спасибо, Макс, - серьезно ответил он. И тут я понял, что влип. С магией тут явно не очень, во всяком случае, с той магией, которая может удлинить вещь или превратить одно в другое. И я незамедлительно представил своего друга в белоснежном лоохи и защитных перчатках посреди нашей улицы. И захохотал.
- Что такого забавного я сказал? – удивился Шурф. – За это не принято благодарить? Но правила обычной вежливости требуют, чтобы я...
- Да нет, - перебил я его, удостоившись за это чуть поджавшихся уголков губ и все еще подсмеиваясь. – Просто представил себе, как ты будешь выглядеть на улице в своей обычной одежде. Пожалуй, мне придется прогуляться в магазин и купить тебе что-нибудь из одежды.
- Я возмещу тебе расходы, как только смогу, - церемонно ответил мой друг.
- Грешные магистры! – я снова принялся смеяться. От того, что это был привычный и знакомый Шурф, со своим бесконечным дотошным соблюдением принципов дружбы. И еще от того, что это выражение, которое я успел подзабыть, словно само собой сорвалось с моих губ.
В общем, гулять мы выбрались только во второй половине дня. Тащить Шурфа в магазин в лоохи я, понятно, не мог, а мои навыки в выборе одежды оказались как-то уж очень примитивны. «Мне нужны брюки для высокого друга», - вот и все, на что я оказался способен. Уверен, Мелифаро бы справился куда лучше. Впрочем, не факт, что Шурф бы согласился выйти в одежде тех цветов, что подобрал бы ему мой дневной коллега. Я бы ни за что не согласился, например...
По возвращению домой с пакетом одежды меня ожидал новый сюрприз. Собственно, вид читающего и пишущего Шурфа был для меня более чем привычен. Основа миропорядка, можно сказать. Но вот Шурф, делающий выписки из моей собственной книги, в которой и его имя, между прочим, не раз упоминалось... Это было что-то сюрреалистическое.
Я шмыгнул носом, на улице все-таки было совсем не жарко, и заглянул через плечо. Сэр Шурф раздобыл лист бумаги, карандаш и старательно вырисовывал какие-то непонятные каракули, изредка перемежая их буквами русского алфавита.
- А что это ты делаешь? Шифровку для Тайного сыска? – не выдержал я.
- Устанавливаю связи между буквами угуландского и вашего алфавита, - невозмутимо отчитался он.
- Но ты же отлично знаешь наш алфавит, сколько книг прочитал, которые я тебе из Щели между мирами таскал!
Шурф улыбнулся, поднимаясь во весь свой немалый рост и с любопытством окидывая взглядом пакет.
- Ты тоже свободно читал и писал по угуландски, разве не помнишь? Это совсем простое заклятие, четвертая ступень Очевидной магии. Просто здесь оно не работает.
- Черт! А речь как же? Мы ведь друг друга понимаем!
- Речь – это совсем иное, Макс. Иногда я жалею, что ты так и не потрудился изучить хотя бы самый простой учебник по основам магии, разрешенной Кодексом. Недостаток базового образования иногда сказывается.
- Точно, - согласился я. Потому что с сэром Шурфом в таких вещах спорить бесполезно и даже где-то опасно, если не хочешь утонуть в энциклопедических сведениях. – Так что там с речью?
- Ну, если попытаться доступно изложить основы так называемого лингвистического парадокса Кивелы, то это можно сформулировать так: наша магия помогает нам понимать речь друг друга, вступая в слабое взаимодействие.
И Шурф легонько пристукнул меня пальцем по лбу. Для Мастера Пресекающего крайне свойский, между прочим, жест. На грани приличия, прямо скажем.
Как ни странно, одежда ему вполне подошла. Даже белые сапоги, спрятавшись под джинсами, не смотрелись диковато для нормального жителя моего мира. Впрочем, я уж точно не житель и не нормальный, так что дать по этому поводу объективную оценку не могу.
Когда мы вышли, в воздухе уже висело ощущение предвечерних сумерек. Кисея мелких снежинок, шутя и танцуя, прикасалась к нашим лицам. Я держал своего друга за карман собственного теплого пальто, которое на нем вполне могло сойти за куртку. Шурф молчал с таким упорством, как будто принес обет немоты жутко древнему и страшному Ордену. Только один раз пробормотал что-то вроде «теперь понятно, это не ты ездишь быстро, здесь все так ездят», - когда мимо нас промчалась машина, едва не окатив нас снежной кашей из-под колес.
Я и сам не заметил, как мы вышли к реке. Живая, черно-серая лента, бесследно глотающая первый снег, начиналась от обрыва у наших ног и не собиралась заканчиваться. Противоположный берег почти терялся в белесом мареве. Низкое небо уютно висело над головой, словно отгораживая нас от домов и людей, шума и бензиновой гари. Здесь пахло талой водой, свежестью и еще чем-то забытым, но очень приятным. Чем-то таким, вроде некрепкого утреннего сна в выходной, когда твердо знаешь, что можешь валяться в кровати сколько угодно, и уже даже не спишь, а просто тянешь это смутное, неуловимое, уютное ощущение между пробуждением и реальностью.
Странные это были мысли – и чувства странные, будто бы не мои. Это небо всегда было моей тюрьмой, моим проклятием. Этот воздух был моим ядом. А сейчас все изменилось. Наверное, все дело в том, что этот мир мне не с кем было разделить. А как любить то, что не можешь разделить? У меня не получается, кажется.
Странно, мне никогда не приходило в голову прийти сюда. Постоять высоко над рекой, попытаться найти горизонт там, где вода сливается с небом. Я вдруг вспомнил, как взлетел однажды над ночным Ехо, но эти воспоминания не отдавали горечью навеки потерянного. Скорее намекали: «Ты же можешь, попробуй, вдруг получится».
Тяжелые, ощутимо горячие даже через куртку и свитер руки обняли меня за плечи, прижимая спиной к надежному и твердому.
- Смотри не упади, а то придется тебя снова оттаскивать, - сказал Шурф мне в ухо. Он выглядел странно молодо здесь, в одежде нашего мира, без тюрбана на длинных, аккуратно собранных черных с проседью волосах. Уже не Мастер Пресекающий, еще не Безумный Рыбник, скорее тот парень, с которым так здорово было гулять по Темной стороне.
- Не упаду, - серьезно заверил я его. – Скорее взлечу.
- Да, - кивнул Шурф. – Это, пожалуй, можно.
Мы постояли и помолчали еще немного, правда, летать мне расхотелось. Руки замерзли, нос тоже, и вообще, я почувствовал, что голоден. Нормальное такое, мое собственное чувство. Ничего общего с «кажется, это тело надо кормить», которым я привык руководствоваться в последнее время.
- Макс, скажи, это не трактир? – расшитая защитными рунами перчатка указала куда-то в сторону, и я обернулся.
Мысль о том, что мы с моим другом сэром Шурфом сейчас пойдем есть в Макдональдс, как сбежавшие с занятий школьники, развеселила меня невероятно. Лонли-Локли терпеливо переждал приступ моего внезапного веселья, видимо, списав его на то самое безумие, которым от меня не пахнет. Ну или на местные обычаи.
- Трактир, - собравшись с силами ответил я. – Если хочешь, давай зайдем.
Я уже как-то не очень верил в то, что рядом со мной галлюцинация. Точнее, совсем не верил. Но ведь не может же он тут со мной вечно прохлаждаться. Сэр Джуффин не слишком-то любит давать своим сотрудникам внеплановые отпуска для прогулки по иным мирам, если это не нужно для дела. А для того дела, которым являлся я, это было не только не нужно, но даже и опасно. Тем лучше. Когда мой друг уйдет, исчезнет, шагнет за дверь и не вернется или просто растает в воздухе во время очередного разговора, я буду вспоминать, как мы с ним ходили в эту грешную американскую забегаловку, дырку над ней в небе.
Шурф некоторое время стоически терпел мои смешки, пока мы шли по набережной, ловя лицами колкие снежинки.
- Что тебя так веселит? Это какое-то специальное место для свиданий, и тебя смешит мое незнание? Или там подают слишком экзотические блюда?
- Слишком экзотические, - согласился я, подавив в зародыше очередную порцию хохота. – Но для тебя, наверное, все блюда тут будут экзотическими.
- Не все, - тоном педанта Лонли-Локли ответил Шурф. – Я пробовал чай, несколько видов кофе, выпечку, крепкий напиток под названием виски, а также крепкий сладкий напиток, названия которого ты мне не сообщил. А еще горячую лепешку с овощами и несколько видов печенья. Не очень, впрочем, вкусного.
- Точно, - согласился я, пытаясь вспомнить, что и когда я умудрялся при нем таскать из щели между мирами. Выходил внушительный список, но вот гамбургеров и прочей пластиковой еды из американской забегаловки вроде как не попадалось.
- Но что меня особенно удивляет, Макс, - тем же бесстрастным тоном продолжил Шурф, - так это то, что ты не заваливаешь меня вопросами. Некоторое время я даже думал, что ты не помнишь того, что происходило с тобой в нашем мире. Но меня ты вспомнил...
- Такое забудешь, - фыркнул я. – Не обижайся, Шурф, но ты для меня часть личного мира, куда больше и сильнее, чем часть ТОГО мира. Хотя и это тоже.
Тут мне очень удачно пришлось прерваться на такую обычную житейскую ерунду, как открывание дверей, заказ еды на свой вкус для себя и для Шурфа, выбор столика и все прочее. Одна часть меня мучительно пыталась найти ответ на заданный моим другом вопрос. Другая, наблюдая со стороны, ехидно нашептывала, что отделаться от нашего штатного зануды еще никому не удавалось. Если, конечно, он не сочтет, что такая назойливость несовместима с дружбой. В общем, я и сам не знал, что ему сказать и потому выбрал самый простой вариант.
- Я не знаю, что тебе ответить, на самом деле. Видишь ли, пару месяцев назад тут была Меламори, и...
Шурф кивнул совершенно спокойно и закончил за меня фразу:
- ... и полностью удовлетворила твое любопытство?
Я подавился той самой странной штукой, которая здесь почему-то считается бутербродом с мясом.
- Так ты знаешь, что она тут была?
Шурф, вежливо попробовавший того и сего, явно не собирался продолжать трапезу. Так что шансов отвертеться от ответа под предлогом того, что он жует или пьет, у него не было никаких. Но он и не стал прибегать к таким уловкам. Старый добрый сэр Лонли-Локли...
- Разумеется. Я сам рассказал ей о такой возможности.
- То есть мне это все не приснилось? И не показалось?
- Ну, как ты знаешь, всякая реальность всегда отчасти сон, отчасти плод нашего воображения, - равнодушно пожал плечами мой друг. – Она приснилась или привиделась тебе в той же мере, что снюсь сейчас я. Или не снюсь. Так что она тебе рассказала?
- Она сказала, что я могу вернуться в Ехо. Наш... тот мир теперь устойчив, и ему ничего не грозит.
Сэр Шурф молчал и смотрел на меня во все глаза, явно ожидая продолжения. Эх, жалко, что я так и не научился курить трубку. Сейчас бы взял пример со своего шефа, начал бы ее набивать, раскуривать, глядишь, полдюжины минут бы и протянул.
- Я попробовал, но у меня ничего не получилось, Шурф. Как будто я никогда не умел ходить между мирами.
Больше всего я боялся, что он начнет меня жалеть и раздавать какие-нибудь утешения в духе лекаря у постели безнадежного умирающего. Но он только кивнул головой, словно подтвердив какую-то мысль, которая бродила в его многоумной голове.
- Я не думаю, что ты утратил эту способность. Скорее всего, это как раз тот случай, когда твое могущество куда лучше тебя знает, как тебе следует поступать.
И отпил сока из бумажного стаканчика. Судя по его лицу – совершил подвиг, куда больший, чем убийство какого-нибудь великого Магистра одной левой.
- М-да, давненько никто не заводил со мной разговоров о моем несравненном могуществе, - буркнул я.
Он кивнул, согласившись со мной. Действительно, в этом мире я как-то не обзавелся друзьями, с которыми можно вот так запросто обсудить походы между мирами за чашечкой кофе. Большое упущение с моей стороны, между прочим.
- На самом деле, у меня масса вопросов, Шурф. И главный из них – сколько ты пробудешь тут? Учти, что самым желанным для меня ответом является «долго», а идеальным – «всегда».
- Вряд ли у меня получится остаться здесь навсегда, - сэр Шурф поспешил убить мою робкую надежду. – Главным образом потому, что любой отрезок времени конечен, даже если он обозначает бесконечность. Бесконечность – всего лишь период, окончание которого трудно предсказать, и оттого оно кажется далеким или невозможным. Однако я хотел бы задержаться здесь подольше и изучить твой мир, раз уж мне выпал такой прекрасный шанс.
- Подольше – это тоже звучит неплохо, знаешь ли. Изучай сколько влезет, мир большой!
- На самом деле ты прав, сэр Макс. Не стоит цепляться за реальность, которую создали для тебя другие. Лучшая реальность – это та, которую создаешь сам. Поэтому теперь я понимаю, что ты правильно поступаешь, не задавая мне пару сотен дюжин вопросов, которые у тебя, несомненно, накопились за время отсутствия.
- Кстати, а сколько меня не было?
На самом деле мне не было так уж интересно. Ну то есть я знал, что прошел наверняка не один день, но я так привык к чудесам со временем между мирами, да и ко всем прочим чудесам, если уж на то пошло, что совершенно не удивился бы, если бы Шурф сказал что-то вроде «несколько месяцев».
- Три года и четырнадцать с половиной дюжин дней, - сказал Лонли-Локли просто.
И угораздило же меня посмотреть на него в этот момент.
Я отвел глаза, поерзал на стуле, закинул ногу на ногу и проделал еще целую кучу бесполезных телодвижений, чтобы сделать вид, что не заметил взгляда, которым сопровождались эти слова. Тяжелого и грустного. Такого, что если бы даже сэр Шурф вдруг принялся рыдать прямо тут за столом (что, конечно, совершенно невероятно), я бы не смог сильнее ощутить, что для него эти годы отнюдь не были веселыми.
- Прости, сэр Шурф, - сказал я виновато. – Я нечаянно.
- Только не говори мне, что больше не будешь, - чуть заметно улыбнулся он.
- Не буду. В смысле, говорить. Потому что кто же знает, чего от меня ждать.
- На сегодняшний день я вижу только одно обстоятельство, которое может помешать мне наслаждаться этим чужим миром в твоем обществе, сэр Макс, - изрек Шурф.
Я насторожился. Ну то есть было понятно, что у любой, даже самой прекрасной конфетки, доставшейся от судьбы, непременно найдется жгучая и едкая начинка. И, что хуже всего, до нее обязательно доберешься. А с Шурфа вообще сталось бы со всегдашним спокойствием объявить что-нибудь вроде «потому что завтра мы все умрем» или того хуже «потому что мы уже давно умерли», тоже возможно, между прочим.
- Какое? – спросил я, потому что он явно ждал моего вопроса.
- Видишь ли, я, конечно, довольно долго могу обходиться без еды, но все-таки не постоянно. А есть еду вашего мира я, как выяснилось, неспособен.
Я рассмеялся.
- Пойдем, Шурф. Придется устроить тебе гастрономическую экскурсию. По крайней мере, слава штатного обжоры Тайного Сыска была и останется моей собственной заслугой, без всякой там магии.
- Я все-таки уверен, что без магии там не обошлось, - парировал он со своей обычной невозмутимостью. Впрочем, сейчас я не успел толком ею насладиться, потому что был крайне занят. Пытался объяснить себе, с каких это пор мне хочется показать кому-то мой мир. И с каких пор я стал ощущать такой знакомый голод, который требовал немедленного удовлетворения?
Глава III
читать дальшеДни стали проноситься мимо с гиканьем и топаньем, как стадо школьников, вырвавшееся на перемену. Удивительно, но я почему-то стал все успевать – писать новую книгу, таскаться с Шурфом по городу и окрестностям, учить его самым простым вещам и учиться у него вещам непростым и мудрым. В памяти отчетливо отложились три вечера, которые мы потратили на создание паспорта, который был бы украшен фотографией моего друга. Без очевидной магии сэру Лонли-Локли пришлось несладко, и трансформация картонки в документ, аналогичный моему собственному, превратилась в действо, по сравнению с которым обмен Ульвиара или там заклинания какой-то двести-запредельной ступени выглядели сущим пустяком. После этих занятий Шурф был мокрый как после купания, но не жаловался – желание записаться в библиотеку (конечно, для чего еще ему мог понадобиться паспорт!) перевешивало все остальное.
Как-то внезапно разразился Новый год, пополнив коллекцию моих приятных жизненных воспоминаний записью в тетради Шурфа, гласящей, что «венцом празднования окончания года является падение лицом в салат и пребывание в такой позе до утра, что, по словам сэра Макса, является проявлением наивысшего прилежания в исполнении этого ритуала».
Ну и конечно же, сэр Шурф основательно взялся за меня самого. Спасибо, что хоть не пытался заставить меня вовремя ложиться спать и рано вставать, дополняя утро такими мерзостями, как зарядка и обливание холодной водой. Однако редактора и критика своей писанины в его лице я получил весьма строгого. Мой друг безжалостно вымарывал из текста дорогие моему сердцу шуточки Мелифаро и особо смачные высказывания великолепного Бубуты Боха, а все протесты пресекал развернутыми лекциями о принципах художественного повествования и недопустимости использования сортирной тематики в серьезной литературе. Я отбивался тем, что вовсе даже не замахиваюсь на серьезную литературу и вообще, кто тут автор? Хотя, если уж быть честным, именно он дополнил последующие мои книги таким множеством иных, куда более интересных деталей. Почему-то моя несовершенная память с легкостью рассталась со всеми этими удивительными эпизодами нашей жизни, которые сэр Шурф пересказывал мне с бесстрастным лицом, воскрешавшим передо мной бесчисленные дела и делишки Тайного сыска, перепалки с коллегами, посиделки в трактирах и прочие милые мелочи.
Зима оказалась не поддельной размазней с соплями вместо снега и влажным рыхлым небом, а настоящей. Наверное, специально для Шурфа. С бодрым морозцем, сугробами, бриллиантово мерцающим снегом и ледяной запредельной глубиной над головой. Ночное вальсирование снежинок в теплых кругах фонарного света завораживало моего друга настолько, что он превратил наши ежевечерние прогулки в ритуал, который, разумеется, неукоснительно соблюдал, мотивируя это необходимостью свежего воздуха для моего творческого мозга.
Я, конечно же, ломался для приличия – вечером, да на мороз, да по темноте, но сэр Лонли-Локли был неумолим. Впрочем, он умудрялся компенсировать такие неудобства, как ношение рукавиц и замерзший нос, рассказами о своих приключениях во время войны за Кодекс или раcспрашивал меня о чем-то, что увидел, услышал или прочитал. Правда, тут мне приходилось несладко, ибо мой друг обладал святой уверенностью в том, что, будучи жителем этого мира, я должен доподлинно знать, как работает двигатель внутреннего сгорания и чем именно постоянный ток отличается от переменного.
Вот и сегодня я как раз пытался извлечь из памяти сведения о наполеоновских войнах, поскольку сэр Лонли-Локли потребовал разъяснить значение словосочетания «наполеоновские планы». Чтоб их, этих авторов, которые тыкают свои планы, да еще и наполеоновские, на каждую дюжину страниц! Кажется, я как раз не слишком плавно перешел от пожара Москвы к ссылке на острове св.Елены, скомкав не самую интересную часть истории, чем вызвал неудовольствие моего друга, когда плотный от мороза воздух вдруг лопнул с громким неприятным хлопком. Я прищурился, пытаясь разглядеть, что там происходит впереди, в конце темного переулка, упирающегося в довольно оживленную светлую улицу. Какая-то беготня, ругань, мечущиеся тени, крики, новый хлопок. Шурф вдруг оказался передо мной, вероятно, решив, что имеет дело с местной разновидностью беглых магистров, от которых традиционно должен защищать бестолкового сэра Макса.
Как уж он собирался это сделать, для меня осталось загадкой, поскольку свои смертоносные перчатки он, разумеется, оставлял дома, а источников очевидной магии в моем мире не существовало. Зато его маневр надежно перекрыл мне обзор, поэтому я никак не мог выяснить: то ли мои не до конца протрезвевшие сограждане все еще продолжают встречать Новый год хлопушками и прочей пиротехникой, то ли кто-то решил сыграть в ковбойские будни с поправкой на отсутствие в обозримом пространстве Дикого Запада. В общем, когда воздух снова взорвался горячим и свистящим, обдавшим щеку и голову раскаленным жаром, я не увидел этого, зато услышал в полной мере, едва не оглох.
На самом деле, я не слишком хорошо разбираюсь во всякого рода оружии, даже из бабума так и не научился стрелять. В то блаженное время, когда нормальные мальчишки любят устраивать пиф-паф из-за угла и прочие войнушки, я предпочитал забиться куда-нибудь подальше с томиком чтива поувесистее. Поэтому, наверное, совершенно ошалело вертел головой, упорно пытаясь оттолкнуть Шурфа и выглянуть из-за его плеча, но тот все равно как-то оказывался впереди, надежно отгораживая меня от разворачивающегося действа. Я даже успел начать злиться – вот чего я не люблю, так это чрезмерной опеки, в конце-концов, я уже давно не беспомощный новичок в жизни. То ли дело ненавязчивая забота о моей драгоценной персоне с предугадыванием желаний...
В общем, чего я никак не мог ожидать, так это того, что моего упрямого друга, непоколебимого и надежного, как стены Холоми, вдруг отбросит на меня, и он, взмахнув руками, начнет запрокидываться куда-то мимо, а я буду дурак-дураком хватать его за одежду, решив, что сэр Шурф попросту подскользнулся.
Я даже успел состряпать мысленно шуточный комментарий на тему искусства хождения по льду и снегу, доступного только великим магистрам моего мира, но подавился им, потому что мои ноги раньше меня сообразили, что происходит и попросту подкосились. Я рухнул рядом с ним на затоптанный снег, с ужасом глядя на то, как неаккуратные черные дырочки, которые я поначалу принял за особенно наглую грязь, неизвестно откуда взявшуюся на его белоснежном лоохи, начали с ужасающей быстротой расплываться густыми влажными пятнами крови. Я схватил его за плечи, пытаясь поднять, как будто от этого последние чудовищные секунды бытия отмотались бы назад, как пленка на видеокассете. Он был ужасно, просто невероятно тяжелым, этот Лонли-Локли, и я все тянул его наверх, отказываясь верить в происходящее. А потом в горле у него что-то булькнуло, так и не став словами, а тело легко подалось мне навстречу. И понимание случившегося свалилось на меня всей своей махиной.
Только в эту секунду я понял, что не объяснил ему самого главного, глупо зачарованный той сказкой, которая снова происходила со мной последние месяцы. Точнее, я сам впустил ее, вежливо постучавшуюся в дверь в образе моего самого верного и близкого друга. И отчего-то уверился, что теперь все опять будет весело и хорошо, отныне и навсегда. Словом, с завидным упорством топтался на своих любимых граблях детской веры в чудесное и замечательное. Чем еще объяснить то, что занятый воспоминаниями о собственных приключениях в Тайном Сыске, прогулками по заснеженному городу и разъяснениями принципа работы турникета в метро, забыл рассказать самое главное? То, с чего следовало бы начать еще в тот вечер, когда Шурф сидел на моей кухне, вежливо отпивал невкусный чай и говорил, что хотел бы погостить у меня и посмотреть мой мир.
Почему, почему я не сказал ему сразу, что мой мир – куда более жестокая и злая реальность, чем та, из которой пришел он сам? Или просто решил, что бывший Безумный Рыбник знает о злости и жестокости намного больше, чем я вообще могу вообразить? Что он мог противопоставить нелепой сегодняшней случайности, поджидавшей нас на темной улочке этого равнодушного к магии мира? Только свою убежденность в том, что он отвечает за меня и мою жизнь, и поклялся сам себе меня защищать? Вот только убежденность эта не спасла его от смерти, как он спас от нее меня, закрыв собой.
Вершители умирают навсегда. Я понял это – сейчас и здесь, потому что прежний я тоже умер рядом. Ветер, который выл вокруг меня – или сам я выл ветром – это все уже было не мной, не Максом. Чем-то или кем-то другим, чужим и не слишком интересным. И этот странный и нелепый остаток все еще безнадежно пытался дотянуться Безмолвной речью хоть до кого-нибудь, преодолеть пропасть между мирами, докричаться – до всемогущего Махи, до весело кутящего в каком-нибудь мире Лойсо, до Джуффина...
И, кажется, докричался.
Чьи-то сильные руки трясли меня за плечи, а потом я ощутил, что меня обнимают, оттаскивая прочь от лежавшего друга, и забился, сопротивляясь.
- Макс! Макс!
Я рычал как зверь, требуя помощи, чуда, чего угодно, суля все, что у меня было и чего не было, и, кажется, плакал.
- Макс, ты в школу опоздаешь!
Этого просто не могло быть. Не могли же все кошмары разразиться в моей жизни разом! Я сражался с этими кошмарами, как бешеный, и ночная улочка вдруг поехала вбок, завертелась колесом и исчезла в сером тумане.
Я вжимался в угол дивана, и мой друг держал меня за плечи, вглядываясь в лицо в полусумраке комнаты. Судя по его виду, он только что подрался как минимум с тигром, ну или с разъяренной Меламори, что немногим лучше. Волосы торчали в беспорядке, а рукав длинной майки, которую он использовал вместо домашней скабы, болтался наполовину оторванным.
Время вздрогнуло, вздохнуло – и продолжилось.
- Тебя же убили... – выдохнул я, все еще содрогаясь от ужаса.
- Я заметил, - отозвался Шурф, и, без малейших усилий приподняв меня, поставил на пол и потянул за собой. Я поплелся следом, цепляясь за его руку и едва переставляя подкашивающиеся ноги. Впрочем, когда Лонли-Локли засунул мою бестолковую голову под струю ледяной воды, стало легче, я даже снова принялся протестовать. Правда, на сей раз не против его смерти, а всего лишь против этой садистской экзекуции. Впрочем, Шурф отпустил меня довольно быстро, повторив эту изуверскую процедуру с самим собой.
- Легче? – он протянул мне второе полотенце, вытирая собственную мокрую шевелюру.
- Да, правда легче. А тебе-то это зачем было нужно? Чтобы мне обидно не было?
На самом деле мне не столько было интересно, почему мой друг решил разделить со мной ледяное животворящее омовение, сколько услышать его ответ, звук его голоса, чтобы окончательно убедить себя, что все это мне приснилось. Что мы давно вернулись с прогулки, я дописал положенные восемь страниц и даже улегся спать не слишком поздно, точнее не очень рано, и никто по нам не стрелял.
- Разбудить тебя оказалось не так-то просто, - спокойно объяснил Лонли-Локли. – Я не сразу смог найти верную фразу, ты сопротивлялся, а я боялся тебя случайно покалечить. После такого холодная вода прекрасно помогает окончательно прояснить мысли.
- Рукав тебе тоже я оторвал?
Шурф кивнул и тут же задал встречный вопрос:
– Скажи, Макс, а у вас действительно могут вот так случайно застрелить человека на улице?
Я вынужден был признать, что такое, конечно, иногда случается, но все-таки является из ряда вон выходящим событием, да и вообще, город у меня тихий, и, по правде говоря, я что-то давно ни о чем подобном не слышал.
Излагая все это, я поплелся за Шурфом на кухню, принял из его рук чашку изумительно крепкого и горячего чаю, для которого мой друг не пожалел сахара. Потом, как привязанный, вернулся следом за ним в комнату и устроился рядом на полу, где предпочитал спать Лонли-Локли, не желавший сводить дальнейшее знакомство с моим коротким диваном.
Мой друг благородно стерпел мое собачье поведение, и мысли, видимо успокоенные его присутствием, стали подавать признаки жизни в моей несчастной голове.
- Ты сказал, что заметил, что тебя убили. Так ты видел мой сон?
- Только окончание, - кивнул Шурф. - Когда ты начал кричать и метаться, я заглянул в него и попробовал тебя разбудить. Думал, так будет проще, но, кажется, ошибся.
- Прости, - мне вдруг стало стыдно перед ним за приснившийся ужас. Стоило мне только вспомнить об этом, как зубы отчаянно застучали о чашку.
- Тебе не за что извиняться, Макс, - сухо и почему-то сердито ответил мой друг.
- Шурф, я действительно не знаю, почему мне это приснилось, – я попытался угадать на что он сердится. – Может, я подсознательно боюсь, что с тобой здесь что-нибудь случится по незнанию?
Хотел еще добавить, что больше так не буду, но решил не давать опрометчивых обещаний человеку, наделенному идеальной памятью. Если в реальности я себя еще хоть как-то мог контролировать, то во сне пока не научился, и в который раз об этом пожалел.
В общем, я был вполне готов к тому, что меня пожурят за неумение управлять собственным сознанием и немедленно осчастливят рядом занудных дыхательных упражнений, помогающих в моем случае. Но Лонли-Локли сказал нечто настолько иное, что я чуть чай не разлил от неожиданности.
- Возможно, я знаю, почему тебе это приснилось, - ответил мой друг с легким оттенком недовольства в голосе. – Думаю, все дело в моем лоохи.
Чашку я на всякий случай сразу отставил в сторону, пока она не выпала из рук и не осквернила пятном ложе моего друга. Вот чего он не выносил, так это беспорядка. Так что уж лучше не рисковать.
- Это мне приснилось из-за твоего лоохи, которое мирно висит в шкафу? - уточнил я на всякий случай. Ну то есть, если Шурф сошел с ума, хотелось бы все-таки как-то поточнее определить форму его сумасшествия. Но в общем я, конечно, надеялся, что он сейчас все объяснит.
- Разумеется, нет, Макс, - выдохнул он с терпением мученика, вынужденного говорить об очевидных вещах. – Не из-за него, а... Впрочем, знаешь что, давай мы сейчас прекратим этот разговор. Я должен хорошенько подумать, поспешные выводы в таких делах еще никому не шли на пользу.
- Хорошо, - согласился я. – Как скажешь.
Потянулся за чаем, отпил хороший глоток и прикрыл глаза. И тут же испуганно распахнул обратно. Нет уж, лучше я сделаю себе кофе и обойдусь без сна. Еще одного подобного кошмара я, пожалуй, не переживу. Рехнусь по-настоящему.
- Это не выход, - ответил Лонли-Локли, явно прочитавший мои мысли. – Тебе нужно поспать, к тому же завтра ты собирался ехать в это свое издательство.
- Собирался, - уныло согласился я. – Но я вполне могу поехать туда и не поспавшим, ничего со мной не случится.
- Могу предложить старый проверенный способ, Макс. Давай разделим сон.
- Ты же говорил, что это делать нежелательно!
- Я и сейчас так считаю, - кивнул Шурф. – Но в данный момент возможные последствия представляются мне меньшим злом.
- А ты уверен, что не исчезнешь из-за этого?
- Думаю, нет. – Твердо сказал Лонли-Локли. – По крайней мере, приложу все усилия, чтобы такого не произошло.
Ну, если Мастер Пресекающий решит приложить все усилия, то это означает, что дело уже сделано и беспокоиться не о чем. По крайней мере, так было всегда, и вряд ли что-нибудь изменилось. Поэтому возражать я не стал, просто вытянулся с ним рядом на ковре и ощутил легкое прикосновение к собственному лбу.
После обмена Ульвиара мы несколько раз пробовали делить сон – из интереса, разумеется. И выяснили потрясающую вещь (по словам сэра Шурфа, о таком эффекте не упоминалось ни в каких рукописях): в разделенном сне мы больше не действовали как две независимых личности, а представляли собой как бы одно целое. Два объединившихся сознания, заключенных в одном теле. Между прочим, забавное это ощущение – вести диалог в собственной голове, причем не с помощью Безмолвной речи, а просто мыслями. Или не в собственной: я так и не разобрался, чье именно тело действует, когда мы спим таким образом.
- Скорее всего, это мое тело, Макс. Или мы осознаем его как мое, поскольку обычно я являюсь ведущим в разделенном сне, а ты ведомым. Думаю, это играет решающую роль.
- Ну, значит, и я так думаю, - отозвался я мысленно, удовлетворенный получением нового знания.
На сей раз я попал в сон Шурфа – мы шли куда-то по низкому коридору с каменным сводчатым потолком. В такт шагам загорались низко парящие по бокам светильники, и я знал – ощущал – что идти нам еще долго. Кажется, предвкушение чего-то, что ждало впереди, было не моим, хотя от этого не становилось менее прекрасным. Наоборот, радовало интригой и ожиданием.
- Там библиотека, - ответил мой друг на незаданный вопрос. Причем, судя по его тону, было понятно, что это не какая-нибудь обычная библиотека, а Библиотека с большой буквы, минимум Александрийская. Ну или что-то в этом роде.
Глава до конца не влезла, окончание тут
Название: Когда ты вернешься
Автор: Хельгрин
Бета: пока нет
Размер: макси
Канон: Макс Фрай: Лабиринты, Хроники, Сновидения Ехо
Пейринг/Персонажи: Шурф/Макс
Категория: слэш
Жанр: drama
Рейтинг: R
Предупреждения: так или иначе упоминается канон всех книг. ООС тоже есть, куда без него.
Размещение: запрещено без разрешения автора
Disclaimer: Все права принадлежат автору. А трава – мне.
Комментарии: спасибо моему соавтору, Снарк, которая честно тестридит все это.
Когда ты вернешься,
Все будет иначе,
И нам бы узнать друг друга
«Белая Гвардия»
Глава I.
читать дальшеСледовало признать, что я в очередной раз попал в ловушку, любовно расставленную моими же собственными руками. Из печати вышел очередной опус, я снова поужасался вкусу художника, засунул куда подальше авторские экземпляры – дарить их было некому, поэтому приходилось заполнять пространство под кроватью. К сожалению, никакой дырки там не было, поэтому злосчастная печатная продукция грозила расселением на всю комнату, но я с ней боролся.
Да, в Ехо сортиры были просторнее, чем моя нынешняя комната.
Нет, я не думаю об Ехо. Я просто о нем пишу, - и все.
Живые и острые, воспоминания размывались, выливались из меня напечатанными буковками, утрачивали краски, оставляя только черное на белом типографских страниц. На ночь я стал закрывать окно, да и днем старался его не открывать. После того, как мне пару раз привиделась Меламори, буривухом прилетевшая в мою нынешнюю жизнь, я стал бояться этих галлюцинаций. Ну, чтобы не сойти с ума окончательно, а то когда засыпаешь в объятиях любимой женщины, а потом понимаешь, что обнимался с плодом собственного не очень здорового воображения, волей-неволей начинаешь сомневаться в собственной адекватности. Можно подумать, адекватность – это вообще про меня.
Удивительно, но книжки даже стали пользоваться какой-то популярностью. Пару раз звонил издатель, предлагал провести пресс-конференцию, пообщаться с читателями и вообще выйти в люди. Но я упорно отказывался. Сошлись на том, что это у меня такой образ загадочный – то ли есть автор, то ли нету. Все потому, что в люди я идти не хотел: боялся. Боялся, что мое безумие станет слишком заметным, и я не закончу начатое. Да и видеть этих самых людей никакого желания не было.
А потом у меня остановилось сердце, и он постучался в дверь. То есть не одновременно конечно, не как в романтических историях. Просто я, в очередной раз убеждая себя, что мне ничего не приснилось и не примерещилось, положил руку на грудь. Сердце там стучалось во вполне себе гордом одиночестве. Никакого второго стука, никакого трепыхания, которым обычно отзывался позаимствованный у Тени орган. Ничего.
Впрочем, я не особо на это и рассчитывал. Моя слюна давно уже не прожигала дырок в затертом линолеуме, так что изображать из себя невесть что и плеваться на пол не имело смысла. Никаких доказательств, кроме моего больного воображения, моей памяти и моей упрямой злости.
И тут в дверь постучали. Собственно, я и не собирался шевелиться. Очередные проповедники, желающие поговорить о боге, любви, смысле жизни или продать мешок картошки. Ну или без затей попросить денег. Стук повторился: один, замысловатая дробь и еще один. Примерно так мы стучались друг к другу в кабинеты, когда собирались украсть кого-нибудь из коллег у служебных обязанностей и принести их в жертву кувшинчику камры. Самое время трепыхнуться утраченному сердцу, но трепыхаться-то было как раз нечему, а мое собственное «разбитое и склеенное» молчало. И все же что-то заставило меня слезть с подоконника, повозиться с заедающим замком и распахнуть дверь.
Он стоял довольно далеко от двери, словно сомневался в том, что ему откроют, и уже решил уйти. Немыслимо белое лоохи, идеальными складками спадающее от заколки на плече, белые же сапоги. Невозмутимое лицо, сложенные на груди руки в защитных перчатках, как будто стучал не он, а кто-то другой. Непостижимое явление, неуместное и нелепое на лестничной площадке с выщербленным кафелем, окурками по углам и запахом борща и кошачьей мочи.
Ей богу, если бы здесь я мог пускать свои смертные шары, то сейчас мой шар мог бы убить целую дюжину этих чертовых призраков, а не его одного. Поэтому я просто захлопнул дверь так, что где-то под обоями зашуршала пыль от штукатурки. Мои галлюцинации стали вежливее: они теперь не влетали в открытое окно, а стучались в дверь. Я прислушался, - на площадке было тихо. Ну да, он уже наверняка ушел, он всегда ходил бесшумно. И я снова схватился за замок с отчаянием утопающего. Ладно, пусть галлюцинация. Но это завтра, когда он исчезнет, а я буду в очередной раз подозревать себя в безумии и ожесточенно колотить по клавишам пишущей машинки. А сегодня я могу с ним поговорить – со своим лучшим и самым близким другом! Завтра я как-нибудь с собой разберусь, я все еще легкий в общении парень, так что договориться со мной довольно просто. Ну, по крайней мере, мне самому.
Наконец, дверь поддалась, и я вывалился на площадку. Даже в свете чудом сохранившейся под потолком тусклой лампочки было понятно, что она абсолютно и совершенно пуста, и никакого сэра Шурфа на ней нет. Ну естественно.
- Шурф! – позвал я негромко, особо ни на что не надеясь. В ответ раздался гул удаляющегося лифта, и мне даже захотелось рассмеяться. Экие у меня галлюцинации самостоятельные пошли, комфорт полюбили. На лифте теперь от меня уезжают, а не пешком по лестнице спускаются или там развеиваются. Я уже собрался было закрыть дверь снова, отгородившись от возможных плодов собственного разыгравшегося воображения, как на лестнице что-то прошуршало, и высокий человек в белом лоохи вновь оказался передо мной, освещенный желтоватым болезненным светом.
- Здравствуй, Макс. А я уже решил, что в этом мире твое гостеприимство не распространяется на старых друзей. – Тут мне примерещилась (это уж точно!) тень улыбки на худом бесстрастном лице.
Ответить я побоялся: а ну как заговоришь, а он рассыплется и исчезнет. Поэтому просто посторонился и пропустил галлюцинацию в квартиру.
Чтобы войти в дверь, сэру Шурфу Лонли-Локли пришлось пригнуться, и почему-то именно это заставило меня заподозрить, что дело нечисто. Я имел основания считать, что кое-что понимаю в наваждениях, призраках, привидениях, духах, тенях и всех прочих формах, в которых бывшие магистры и не магистры появлялись перед простыми смертными. Ну и ладно, решил же, что договариваться с собой буду завтра.
Образ моего друга остановился посреди тесной прихожей, явно не понимая, что делать дальше. Ну, придется рискнуть.
Я прикрыл глаза левой рукой.
- Вижу тебя как наяву. – Привычная формула вежливости отдалась хинной горечью на языке. Вот идиот, сейчас уберу руку и буду стоять как дурак посреди пустой прихожей, с открытой нараспашку дверью. Ну точно приедет за мной большая белая машина, а в ней люди, добрые-добрые, как любили говорить в моем детстве. И рубашечку подарят, с длинными рукавами, как же...
И я убрал руку.
Шурф стоял совсем близко: пока я закрывал глаза, бормотал и мучился, он сделал короткий шаг, и теперь чтобы посмотреть ему в лицо, мне пришлось бы задрать голову.
От него исходил тонкий, едва ощутимый аромат степной травы седве, которой в Ехо прокладывали чистую одежду – для запаха, ну и чтобы привлечь хорошее настроение. И я не выдержал – обнял свою невозможную галлюцинацию, закрыв глаза, чтобы еще раз вдохнуть этот родной запах, поддаться порожденному собственным сознанием напоминанию о том, что осталось в недостижимом прошлом.
Тяжелые руки опустились мне на плечи, едва не заставив присесть. Ну да, силушкой нашего Лонки-Ломки не обидели. Точно.
- Макс... – голос Мастера Пресекающего, Истины на королевской службе, казался встревоженным и сдавленным. – Ты ведь узнал меня?
Пришлось кивнуть, хотя так и подмывало ответить, что я просто люблю ближе к ночи пообниматься с незнакомыми призраками. Если одного-двух не обниму, то все, считай, пропал вечер. Видимо, он счел кивок подходящим ответом, поскольку добавил нечто малопонятное:
- Я решил, что мне надо надеть белое лоохи, ты ведь привык видеть меня именно таким...
- Да что ты! – не выдержал я, - А мне помнится, ты всегда приходил на работу в оранжевом лоохи при синей скабе и красных сапогах.
Горячая рука осторожно коснулась моего лба, а потом темени.
- Кажется, ты перепутал меня с сэром Мелифаро. Не думал, что мы настолько похожи.
- Да нет, не перепутал. Просто при чем тут твое белое лоохи? Я узнал бы тебя в любой одежде, - пожал я плечами.
- Что ж, значит это было необязательно, - флегматично отозвался Лонли-Локли, продолжая меня рассматривать.
Интересно, какая именно версия сэра Шурфа соизволила посетить мою реальность – занудный Мастер Пресекающий или Шурф с Темной стороны? Судя по всему, первая.
Я сделал над собой усилие и повернулся спиной, заходя на кухню.
- Помнится, когда ты был живым и настоящим, ты весьма уважал чай. Могу предложить.
- Да я вроде бы и сейчас живой и настоящий, - возразил сэр Шурф, следуя за мной. – По крайней мере, хотелось бы надеяться.
- Мне тоже, - ехидно отозвался я. К счастью, комментарий остался без ответа. Ну да, вот только не хватало мне сейчас обсуждать с собственными галлюцинациями степень их овеществленности в мире.
- Я могу присесть?
- Конечно, - спокойно ответил я, чиркая спичкой. Почему-то мне не пришло в голову зажечь свет, и кухня осветилась голубоватым неверным светом газовой горелки. Я налил в чайник воду из-под крана и поставил на плиту, изобразив из себя таким образом гостеприимного хозяина.
- Извини, Шурф, камрой угостить не могу, ее тут нет.
Ухмылка вышла кривоватой, но голос не дрогнул, я мог бы собой гордиться.
- Ты не веришь, что это я, - констатировал этот великолепный зануда. – И наверняка не делаешь дыхательные упражнения, а они бы тебе помогли.
- Да нет, - возразил я, копаясь в недрах древнего шкафчика в поисках такого раритета, как вторая чашка. Гостей у меня не бывало, поэтому она простаивала без надобности. – Делаю. Только ты сам говорил, что они начнут помогать через несколько дюжин лет. А у меня нет этих дюжин. И не будет. Так что уж как получается.
Чашка нашлась, и я поволок ее на свет божий, точнее, газовый, стараясь ничего не уронить.
Гость молчал, видимо анализировал информацию. Клянусь, я почти услышал, как в его мозгу шуршат бесчисленные террабайты.
- Ну да, я помню, ты говорил, что здесь другая продолжительность жизни.
Кто бы сомневался, что он даст правильное, очевидное и совершенно бесполезное для меня в моей нынешней реальности заключение.
- Точно. Здесь вообще все другое.
Я немного подумал и решил, что спать в ближайшие несколько часов точно не буду. Поспишь тут с такими явлениями. Так что можно выпить кофе. Привычный аромат подействовал на меня отрезвляюще, я даже покосился на своего гостя – не растает ли он от этого запаха? Даже успел представить себе, как развешиваю над дверью и раскладываю по подоконникам мешочки с кофе, чтобы отпугивать навязчивые галлюцинации. Но никто никуда исчезать не собирался, так что пришлось признать кофе несостоятельным средством защиты от визитов потусторонних гостей из других миров.
Шурф с интересом рассматривал чайный пакетик.
- Когда ты доставал чай из своего мира, в нем не было этой странной штуки, - невозмутимо констатировал он.
- Это потому, что я доставал хороший чай. А этот так... обычный.
- Обычный чай другого мира. Ну что ж.
И он сделал глоток. Судя по привычной бесстрастности его лица, чай его не впечатлил.
Я уселся напротив на углу стула, неудобно и неустойчиво. Чтобы не расслабляться и не представлять себе, что теперь все будет правильно и хорошо, что можно снова начинать уютно сидеть, закидывая ногу на ногу, любуясь отрешенным лицом своего друга, которое само по себе действовало на меня как порция успокоительного. Без всяких, заметьте, побочных эффектов. Ну, если не считать побочным эффектом то, что сэр Макс, заключенный в тюрьму этого тела, детища этого мира, корчился от сжигающей его боли и боязни поверить в невозможное. Потому что верить было нельзя. Разочаровываться потом куда страшнее, чем не верить сейчас. К тому же от очередного, да еще и такого масштабного разочарования, господин Ночное Лицо мог вообще покинуть потемки моей памяти не прощаясь. А это было бы уж совсем скверно, - без него выполнить свою работу я бы не смог.
Сэр Шурф отпил примерно полчашки и покосился на пачку сигарет, валяющуюся на столе.
- Кури.
- Благодарю, - мой наметанный глаз уловил явное предвкушение на лице собеседника.
Да уж, табак и кофе – это, пожалуй, единственное, чем я мог бы гордиться в своем «родном мире».
– Скажи, а как вы разводите здесь огонь?
Ясно: изучать чужой мир стоит во всех мелочах. Очень похоже на сэра Шурфа.
- Спичками. – Я повернулся и протянул ему коробок. Он старательно чиркнул, полюбовался на пламя и прикурил.
- На самом деле, безумием от тебя не пахнет, - нарушил тишину спокойный и ровный голос моего потерянного друга. – И я теряюсь в догадках: чем именно заслужил такой холодный прием.
Что-то внутри меня, вероятно, душа, взвыло от боли. Обидеть сэра Шурфа Лонли-Локли в моей личной иерархии было самым страшным преступлением. Куда худшим, пожалуй, чем допустить разрушение Мира. Хотя бы потому, что обидеть его было невозможно. Точнее, невозможно для всех, кто оставался по ту сторону зануды, сухаря, педанта, убийцы, идеального гражданина и прочих граней его невероятной маски-личности. А еще точнее – для всех, кроме меня.
- На самом деле, ты даже не можешь себе представить, как я рад тебя видеть, - спокойно и даже как-то медлительно сказал я, словно превратился в последнего тугодума, у которого простейшие слова с трудом отыскиваются в закоулках памяти.
Еще по тому сентябрьскому вечеру, когда я был уверен, что ко мне прилетела Меламори, я помнил, что таким образом мое сознание спасается от безумной надежды – опаснейшей, в сущности, штуки. Сейчас был ноябрь, и первые нежданные снежинки медленно кружились за окнами. Тихо поскрипывала деревянная рама под порывами ветра. И я опять цедил слова, дурак-дураком, цепляясь за последние остатки хоть какого-то подобия рассудка.
- Я рад это слышать, - спокойно заметил Лонли-Локли, допивая чай.
Я ухватился за роль гостеприимного хозяина с отчаянием утопающего, хватающегося за соломинку.
- Ты голоден?
- Пожалуй, нет, - флегматично ответил он. – К тому же ты помнишь, что я долго могу обходиться без пищи.
- Ну да, - хмыкнул я. – Только я все равно буду подходить к призрачным дверям, за которыми ты скрываешься, с подносом еды.
- Ты вообще все стараешься делать по-своему. Я, пожалуй, к этому привык.
Я молчал. На самом деле, я боролся с тем самым парнем внутри меня, сэром Максом, будь он неладен. Сэр Макс жаждал вскочить на стол, покачаться на лампе, исполнить какой-нибудь танец из арсенала бывших подданных из Пустых земель, а еще, кажется, завопить. Просто от одной мысли о том, что Шурф сидит здесь, на моей кухне. Сэр Макс так отчаянно хотел в это поверить, что я даже боялся смотреть на резкое лицо своего друга, подсвечиваемое тусклым огоньком сигареты.
- И я скучал по этому, - негромко добавил Лонли-Локли.
Как тут принято говорить – забили последний гвоздик в крышку гроба. Глаза отчего-то начало жечь, и я на какой-то момент потерял себя. Впрочем, тут же нашел – не то чтобы себя, но какие-то жалкие остатки собственной личности, размазанные по реальности, как масло по бутерброду. Эту самую личность явно удержали горячие пальцы, лежащие сейчас на моих висках. Неправдоподобно реальные. Очень знакомые такие пальцы, имеющие полезную привычку выдергивать меня из опасностей, из безумия, из огненных осыпающихся пеплом страниц...
- Шурф, как друга тебя прошу, - взмолился я, не открывая глаз.
Темнота вокруг меня явно стала вопросительной.
- О чем?
- Если ты – всего лишь галлюцинация. Ну или там привидение. Или сон. Пожалуйста, уйди сейчас. Ведь привидения сохраняют черты личности, правда?
- Правда. И я рад, что ты это помнишь. Но я не привидение. И не галлюцинация. И не сон.
В этот момент я привычно подумал, что, к счастью, перечислил только три наименования. Мог бы и дюжину назвать. А педантичному сэру Шурфу пришлось бы отрицать свою принадлежность к миру духов дюжину раз.
- Но я уйду, если тебе так будет легче.
Я открыл глаза и посмотрел на него. Шурф Лонли-Локли все еще стоял рядом, отступив разве что на шаг. Белое сияющее пятно в размытом сумраке ноябрьской ночи.
«Если тебе так будет легче».
- А тебе? – внезапно для себя спросил я.
- Кажется, ты так и не утратил своей довольно странной для меня привычки заботиться обо мне, – констатировал мой друг. – Даже когда ты считаешь меня наваждением.
- А тебе? – повторил я. – А за тобой, кстати, раньше не водилось привычки не отвечать на вопрос.
- Просто ты не задавал вопросов, на которые я не хотел бы или не мог бы ответить.
М-да. Резонно. И не поспоришь даже. Впрочем, чему тут удивляться.
- Ну надо же когда-то начинать. И все-таки?
- Что ж. Я отвечу. Я рассматривал такой вариант, правда, был уверен, что вероятность его мала. Я попробую навестить какой-нибудь другой мир, если это у меня получится. Если же нет – я вернусь в Ехо. Думаю, что туда я смогу вернуться без проблем.
Я сощурился, пытаясь в темноте разобрать выражение его лица. Что-то мне не понравилось в привычном безразличии его интонации.
- А ты так не хочешь туда возвращаться?
Пока мы вели этот диалог, сэр Шурф отступил еще на пару шагов назад и теперь белел идеально прямой скульптурой где-то в кухонном проеме, между холодильником и стеной.
- В данный момент я хотел погостить у тебя немного. Однако я уже понял, что мое появление было несвоевременным и может усугубить твое и без того...
- Включи свет, - решительно попросил я и встал. – Там, на стене, справа.
Вежливый Лонли-Локли, разумеется, тут же выполнил мою просьбу. Яркое и желтое ударило по глазам, привыкшим к темноте, так что пришлось зажмуриться. На самом деле, я давал себе последний шанс. Себе и ему. Себе – чтобы не успеть поверить в его реальность, пока он будет исчезать. И ему – чтобы исчезнуть.
Но он не исчез. Стоял все там же, чуть не подпирая тюрбаном низкий потолок. Скрещенные на груди руки с рунами на ногтях, бесстрастное лицо, внимательный, грустно-спокойный, ощутимо тяжелый взгляд.
Мои бастионы пали без единого выстрела. Я мысленно выбросил белый флаг. Сэр Макс мог праздновать победу и топтаться по осколкам моей невнятной личности, годной только для того, чтобы служить передатчиком между воспоминаниями и клавишами печатной машинки.
- Дырку над тобой в небе, - невнятно пробормотал я. – Ты даже не представляешь, как я счастлив, дружище. Пожалуй, ты меня спас.
- Ты же знаешь, что к этой своей обязанности я отношусь с большой ответственностью, - ответил мне этот невозможный парень. И пояснил для тупого сэра Макса. – К обязанности спасать тебя.
Я готов был поклясться, что он обрадовался. До головокружения. До невероятия. Облегчение в его голосе пролилось бальзамом Кахара на мою загнанную в ловушку душу.
Глава II
читать дальшеЕсли честно, я плохо помню, что было потом. Кажется, я пытался что-то приготовить и даже породил нечто, что можно было бы приблизительно назвать омлетом. Смеялся над явно ощутимыми страданиями своего друга, который устроил инспекцию моей кухонной утвари. Приставал к нему с вопросами, сколько именно поварешек, шумовок и прочих штуковин мне придется завести, чтобы не вводить его в эстетическое негодование. Сам вспомнил, что не меньше семидесяти восьми и дождался комментария, содержащего исчерпывающую характеристику моей кухни в Мохнатом доме, ее скудность в области кухонных инструментов, которая, однако, по сравнению с моей нынешней кухней могла бы вполне послужить образцом для подражания. Смеялся, искал чистые тарелки и мыл грязные, потом снова искал купленную когда-то и так и не выпитую бутылку вина, но, конечно же, не нашел. Спрашивал что-то и получал какие-то ответы. И все время ощущал, что я уже не совсем чтобы узник, скорее, задержавшийся гость. И я могу просто открыть дверь и очутиться в своей квартире на улице Старых Монеток, проехаться вдоль Хурона, навестить сестричек, потрепать Друппи по загривку, получить зов от шефа и явиться в Дом у Моста, встретить по дороге Мелифаро, выслушать очередную порцию издевательств, полюбоваться цветными мостовыми и вдохнуть напоенный свежестью воздух... Это было прекрасно, и это пьянило, так что даже хорошо, что вина я не нашел. Даже представлять не хочу, что могла бы породить эта убойная смесь, дополненная красным полусухим.
Я пришел в себя ближе к утру. Мои ночные подвиги пополнились борьбой с диваном, который ни в какую не желал демонстрировать свою тайную способность раскладываться, а уложить лучшего друга спать на полу казалось мне верхом кощунства. Диван удостоился самого пристального внимания сэра Шурфа, которому, понятно, раньше и в голову не приходило, что мебель можно делать уменьшающейся без всякой магии, причем только для того, чтобы она влезала в крохотные помещения, которые, по его словам «странно называть домами».
Я проснулся словно от толчка под ребра. Как будто замершее сердце моей Тени подбросило меня изнутри. За плотными шторами явно царило позднее утро – самое время для того, чтобы продолжать спать. Я потаращился на эти грешные шторы, ведя с собой сложный внутренний диалог. Итогом его стало решение все же обернуться и посмотреть. Я был вполне готов к тому, чтобы обнаружить собственную персону, сидящую посреди разобранного дивана в гордом одиночестве, и даже заготовил проникновенную речь, призванную отыскать в самом себе силу духа, которая позволила бы мне в следующий раз не поддаваться этим проклятым галлюцинациям. Собственному безумию, проще говоря.
Но речь не пригодилась, – хвала Магистрам! – и я об этом совершенно не пожалел. Потому что рядом со мной безмятежно спал сэр Шурф Лонли-Локли. Мой лучший друг, Истина на королевской службе, самый удивительный парень, которого я встречал за свою жизнь. Спал, вытянувшись во весь свой немалый рост, разметав по подушке черные с серебром волосы. Мое дурацкое внутреннее предположение о том, что просто наваждения сэра Шурфа отличаются особой стойкостью и даже спят как живые, оказалось совершенно опровергнуто тем, что мой бедный друг попросту не помещался на диване, и у него абсолютно по-человечески свисали ноги. Ну и естественно, свое белоснежное лоохи он сложил аккуратной, идеально ровной стопочкой.
Жизнь явно менялась. И наверное, к лучшему.
Очень хотелось поверить, что мои желания действительно имеют свойство исполняться. Ну, думать об этом было, наверное, рано. Или поздно. Или вообще не сейчас и уж точно не завтра. Стыдно сказать: изнемогая от тоски по Ехо, представляя себе хрупкое птичье плечо Меламори под своей рукой, миллион раз заходя в мечтах в Дом у Моста, в глубине души я больше всего скучал по иному. По ответам на мои незаданные и заданные вопросы, по присутствию рядом того, кто знал меня порой лучше, чем я сам. Изнутри, с изнанки, с Темной, так сказать, стороны, если таковая у меня имелась. По этому вот забытому ощущению совершенства мира, в котором все и всегда кончается хорошо, потому что на шаг впереди шествует этот высоченный парень в своих кошмарных перчатках. Ну а если уж совсем все запутано, можно просто послать зов своему могущественному шефу и услышать объяснение. Или не услышать, но получить приглашение на завтрак и кружечку камры в его обществе, в котором все как-будто само собой разъясняется и встает на свои места, словно это я сам такой умный и так правильно все понял, молодец, сэр Макс.
М-да, не стоило об этом думать, явно. Не иначе, мое второе сердце перестало биться в тот момент, когда за Джуффином навсегда закрылась дверь того проклятого дома в Тихом городе, вурдалака ему в задницу. Городу. Или Джуффину. Или обоим.
Я осторожно подвинулся и прижался лбом к твердому плечу. Проверял – правда что ли, живой и настоящий, не наваждение? Ну и конечно, я его разбудил.
- Ты не спишь, - констатировал Лонли-Локли. – С добрым утром.
- Сейчас нет, но собираюсь поспать еще, - честно признался я.
- Ты хотел разделить со мной сон? – невозмутимо поинтересовался мой друг. – Я не уверен, что нам стоит это делать сейчас, учитывая сложившиеся обстоятельства.
- Да... то есть нет. Не собирался. А почему не стоит этого делать?
- Потому что для меня было непросто попасть сюда, - разъяснил Лонли-Локли. – И я не берусь предсказать, как может повести себя разделенная в нашем общем сне реальность. Возможно, что проснусь я снова в Ехо.
- Тогда точно не стоит, - отозвался я, отодвигаясь. Не рассказывать же ему, как первое время я только и делал, что спал. Все надеялся, что мне приснится знакомая затертая до благородного блеска стойка «Обжоры Бунбы» и ехидное лицо восседающего за ней шефа, который, ухмыляясь, заявит что-то вроде: «Макс, я пошутил. Хватит валять дурака, долго еще я должен обходиться без своего Ночного Лица?». Но мне не снилось Ехо, никогда. Возможность прогуляться по любимым улицам еще раз, на мой взгляд, вполне стоила любого возможного риска. Почти любого, как выяснилось. Присутствием Шурфа рядом с собой я не был готов рисковать. Это уж точно.
Я оперся на локоть и заглянул в лицо своего друга, умиротворенно рассматривающего потолок. Не хотел бы я, чтобы он знал, о чем я сейчас думаю. Впрочем, он наверняка знает, просто молчит из деликатности. Ну или из сдержанности. Потому я добавил только:
– Прости, не хотел тебя будить.
- Я отлично выспался, - вежливо отозвался сэр Шурф. Пожалуй, слишком вежливо для человека, чьи ноги свисают с дивана.
- Слушай, а почему бы тебе не удлинить этот грешный диван? – вдруг сообразил я и даже сел от неожиданности. Ну и еще от того, что совершенно забыл о магии. Ну да, в Ехо, например, я совершенно не помнил о том, что умею довольно быстро печатать. Зачем оно мне там? Так и магия здесь. Не нужна и не получается, ну и черт с ней.
Шурф уселся рядом.
- Видишь ли, я не уверен, что могу колдовать здесь. В твоем мире слишком много Истинной магии.
- Да уж, - скептически отозвался я. – Хоть залейся.
- Это такое выражение? - уточнил Шурф.
Я кивнул, почти ожидая, что сейчас он извлечет откуда-нибудь свою тетрадку и запишет в ней этот очередной перл. Однако логика этого невероятного парня убрела в совершенно ином направлении.
- Кстати, как именно в твоем мире совершают утреннее омовение?
«Молча», - меня так и тянуло сказать что-нибудь дурацкое. Но вслух я, конечно, сказал другое. Вежливое.
- Пойдем, я тебе покажу.
Следует отдать должное нашему Мастеру Пресекающему. При виде ванной у него не открылся рот, не отпала челюсть, да и вообще выражение лица не слишком изменилось. Он бесстрастно разглядывал этот «бассейн для омовения», слегка превышающий размерами некоторые выдающиеся экземпляры унитазов из коллекции Бубуты Боха, но явно не на много. Причем делал это с искренним интересом энтомолога, которому достался особенно выигрышный экземпляр какого-нибудь редкого жука.
Однако молчал он несколько дольше положенного, и я позорно капитулировал за чистым полотенцем, продолжая разыгрывать радушного хозяина.
За то время, что в ванной лилась вода, я успел совершить набег на ближайший магазинчик и разжиться там хлебом, маслом и еще кое-какой снедью. Мороз бодро пощипывал щеки, и кассирша показалась мне вполне симпатичной, я даже улыбнулся ей, явно приведя девицу в состояние глубокого удивления. Ну да, сколько тут живу, столько и захожу туда с похоронным выражением лица. А тут вдруг такое открытие – этот мрачный парень умеет улыбаться. Я и сам бы удивился, если бы не исчерпал все ресурсы этого полезного навыка еще вчера.
- Я так понимаю, одежда этого мира довольно сильно отличается от угуландских стандартов, - сообщил мне сэр Шурф, когда я вломился домой, все еще втайне боясь, что возвращаюсь в пустую квартиру.
- Да уж, - я потирал замерзшие руки и начал мечтать о чашечке горячего кофе. Даже не чашечке, а нормальной полновесной чашке. Однако Шурф продолжал с интересом меня рассматривать, потому пришлось пояснить.
- Здесь не носят лоохи и скабы. Мужчины носят вот брюки, а женщины брюки или юбки, в общем, как сами захотят.
- Разумный подход, - констатировал Шурф, а потом поднял руку и потрогал мою чуть промокшую куртку. – Идет дождь?
- Нет, снег. И я чертовски замерз, надо было взять перчатки.
- Снег, - повторил Шурф, и его глаза загорелись любопытством. Собственно, он мог просто подойти к окну, отдернуть шторы и выглянуть наружу. Но, видимо, считал такое поведение недопустимым. Ну да, а то вдруг у меня на шторах тоже любимая пылинка живет. Ну или мириад-другой пылинок...
И я сделал это для него.
Сэр Лонли-Локли таращился во двор так, словно там показывали какое-то интересное кино. Я успел разобрать свои покупки, поставить чайник и даже вскипятить его, сделать кофе и поджарить очередную яичницу. А он все смотрел.
- Если хочешь, мы можем пойти погулять, - предложил я. Он обернулся и одарил меня таким сияющим взглядом, будто я посулил отдать ему десяток библиотек в личное пользование на неопределенное время.
- Спасибо, Макс, - серьезно ответил он. И тут я понял, что влип. С магией тут явно не очень, во всяком случае, с той магией, которая может удлинить вещь или превратить одно в другое. И я незамедлительно представил своего друга в белоснежном лоохи и защитных перчатках посреди нашей улицы. И захохотал.
- Что такого забавного я сказал? – удивился Шурф. – За это не принято благодарить? Но правила обычной вежливости требуют, чтобы я...
- Да нет, - перебил я его, удостоившись за это чуть поджавшихся уголков губ и все еще подсмеиваясь. – Просто представил себе, как ты будешь выглядеть на улице в своей обычной одежде. Пожалуй, мне придется прогуляться в магазин и купить тебе что-нибудь из одежды.
- Я возмещу тебе расходы, как только смогу, - церемонно ответил мой друг.
- Грешные магистры! – я снова принялся смеяться. От того, что это был привычный и знакомый Шурф, со своим бесконечным дотошным соблюдением принципов дружбы. И еще от того, что это выражение, которое я успел подзабыть, словно само собой сорвалось с моих губ.
В общем, гулять мы выбрались только во второй половине дня. Тащить Шурфа в магазин в лоохи я, понятно, не мог, а мои навыки в выборе одежды оказались как-то уж очень примитивны. «Мне нужны брюки для высокого друга», - вот и все, на что я оказался способен. Уверен, Мелифаро бы справился куда лучше. Впрочем, не факт, что Шурф бы согласился выйти в одежде тех цветов, что подобрал бы ему мой дневной коллега. Я бы ни за что не согласился, например...
По возвращению домой с пакетом одежды меня ожидал новый сюрприз. Собственно, вид читающего и пишущего Шурфа был для меня более чем привычен. Основа миропорядка, можно сказать. Но вот Шурф, делающий выписки из моей собственной книги, в которой и его имя, между прочим, не раз упоминалось... Это было что-то сюрреалистическое.
Я шмыгнул носом, на улице все-таки было совсем не жарко, и заглянул через плечо. Сэр Шурф раздобыл лист бумаги, карандаш и старательно вырисовывал какие-то непонятные каракули, изредка перемежая их буквами русского алфавита.
- А что это ты делаешь? Шифровку для Тайного сыска? – не выдержал я.
- Устанавливаю связи между буквами угуландского и вашего алфавита, - невозмутимо отчитался он.
- Но ты же отлично знаешь наш алфавит, сколько книг прочитал, которые я тебе из Щели между мирами таскал!
Шурф улыбнулся, поднимаясь во весь свой немалый рост и с любопытством окидывая взглядом пакет.
- Ты тоже свободно читал и писал по угуландски, разве не помнишь? Это совсем простое заклятие, четвертая ступень Очевидной магии. Просто здесь оно не работает.
- Черт! А речь как же? Мы ведь друг друга понимаем!
- Речь – это совсем иное, Макс. Иногда я жалею, что ты так и не потрудился изучить хотя бы самый простой учебник по основам магии, разрешенной Кодексом. Недостаток базового образования иногда сказывается.
- Точно, - согласился я. Потому что с сэром Шурфом в таких вещах спорить бесполезно и даже где-то опасно, если не хочешь утонуть в энциклопедических сведениях. – Так что там с речью?
- Ну, если попытаться доступно изложить основы так называемого лингвистического парадокса Кивелы, то это можно сформулировать так: наша магия помогает нам понимать речь друг друга, вступая в слабое взаимодействие.
И Шурф легонько пристукнул меня пальцем по лбу. Для Мастера Пресекающего крайне свойский, между прочим, жест. На грани приличия, прямо скажем.
Как ни странно, одежда ему вполне подошла. Даже белые сапоги, спрятавшись под джинсами, не смотрелись диковато для нормального жителя моего мира. Впрочем, я уж точно не житель и не нормальный, так что дать по этому поводу объективную оценку не могу.
Когда мы вышли, в воздухе уже висело ощущение предвечерних сумерек. Кисея мелких снежинок, шутя и танцуя, прикасалась к нашим лицам. Я держал своего друга за карман собственного теплого пальто, которое на нем вполне могло сойти за куртку. Шурф молчал с таким упорством, как будто принес обет немоты жутко древнему и страшному Ордену. Только один раз пробормотал что-то вроде «теперь понятно, это не ты ездишь быстро, здесь все так ездят», - когда мимо нас промчалась машина, едва не окатив нас снежной кашей из-под колес.
Я и сам не заметил, как мы вышли к реке. Живая, черно-серая лента, бесследно глотающая первый снег, начиналась от обрыва у наших ног и не собиралась заканчиваться. Противоположный берег почти терялся в белесом мареве. Низкое небо уютно висело над головой, словно отгораживая нас от домов и людей, шума и бензиновой гари. Здесь пахло талой водой, свежестью и еще чем-то забытым, но очень приятным. Чем-то таким, вроде некрепкого утреннего сна в выходной, когда твердо знаешь, что можешь валяться в кровати сколько угодно, и уже даже не спишь, а просто тянешь это смутное, неуловимое, уютное ощущение между пробуждением и реальностью.
Странные это были мысли – и чувства странные, будто бы не мои. Это небо всегда было моей тюрьмой, моим проклятием. Этот воздух был моим ядом. А сейчас все изменилось. Наверное, все дело в том, что этот мир мне не с кем было разделить. А как любить то, что не можешь разделить? У меня не получается, кажется.
Странно, мне никогда не приходило в голову прийти сюда. Постоять высоко над рекой, попытаться найти горизонт там, где вода сливается с небом. Я вдруг вспомнил, как взлетел однажды над ночным Ехо, но эти воспоминания не отдавали горечью навеки потерянного. Скорее намекали: «Ты же можешь, попробуй, вдруг получится».
Тяжелые, ощутимо горячие даже через куртку и свитер руки обняли меня за плечи, прижимая спиной к надежному и твердому.
- Смотри не упади, а то придется тебя снова оттаскивать, - сказал Шурф мне в ухо. Он выглядел странно молодо здесь, в одежде нашего мира, без тюрбана на длинных, аккуратно собранных черных с проседью волосах. Уже не Мастер Пресекающий, еще не Безумный Рыбник, скорее тот парень, с которым так здорово было гулять по Темной стороне.
- Не упаду, - серьезно заверил я его. – Скорее взлечу.
- Да, - кивнул Шурф. – Это, пожалуй, можно.
Мы постояли и помолчали еще немного, правда, летать мне расхотелось. Руки замерзли, нос тоже, и вообще, я почувствовал, что голоден. Нормальное такое, мое собственное чувство. Ничего общего с «кажется, это тело надо кормить», которым я привык руководствоваться в последнее время.
- Макс, скажи, это не трактир? – расшитая защитными рунами перчатка указала куда-то в сторону, и я обернулся.
Мысль о том, что мы с моим другом сэром Шурфом сейчас пойдем есть в Макдональдс, как сбежавшие с занятий школьники, развеселила меня невероятно. Лонли-Локли терпеливо переждал приступ моего внезапного веселья, видимо, списав его на то самое безумие, которым от меня не пахнет. Ну или на местные обычаи.
- Трактир, - собравшись с силами ответил я. – Если хочешь, давай зайдем.
Я уже как-то не очень верил в то, что рядом со мной галлюцинация. Точнее, совсем не верил. Но ведь не может же он тут со мной вечно прохлаждаться. Сэр Джуффин не слишком-то любит давать своим сотрудникам внеплановые отпуска для прогулки по иным мирам, если это не нужно для дела. А для того дела, которым являлся я, это было не только не нужно, но даже и опасно. Тем лучше. Когда мой друг уйдет, исчезнет, шагнет за дверь и не вернется или просто растает в воздухе во время очередного разговора, я буду вспоминать, как мы с ним ходили в эту грешную американскую забегаловку, дырку над ней в небе.
Шурф некоторое время стоически терпел мои смешки, пока мы шли по набережной, ловя лицами колкие снежинки.
- Что тебя так веселит? Это какое-то специальное место для свиданий, и тебя смешит мое незнание? Или там подают слишком экзотические блюда?
- Слишком экзотические, - согласился я, подавив в зародыше очередную порцию хохота. – Но для тебя, наверное, все блюда тут будут экзотическими.
- Не все, - тоном педанта Лонли-Локли ответил Шурф. – Я пробовал чай, несколько видов кофе, выпечку, крепкий напиток под названием виски, а также крепкий сладкий напиток, названия которого ты мне не сообщил. А еще горячую лепешку с овощами и несколько видов печенья. Не очень, впрочем, вкусного.
- Точно, - согласился я, пытаясь вспомнить, что и когда я умудрялся при нем таскать из щели между мирами. Выходил внушительный список, но вот гамбургеров и прочей пластиковой еды из американской забегаловки вроде как не попадалось.
- Но что меня особенно удивляет, Макс, - тем же бесстрастным тоном продолжил Шурф, - так это то, что ты не заваливаешь меня вопросами. Некоторое время я даже думал, что ты не помнишь того, что происходило с тобой в нашем мире. Но меня ты вспомнил...
- Такое забудешь, - фыркнул я. – Не обижайся, Шурф, но ты для меня часть личного мира, куда больше и сильнее, чем часть ТОГО мира. Хотя и это тоже.
Тут мне очень удачно пришлось прерваться на такую обычную житейскую ерунду, как открывание дверей, заказ еды на свой вкус для себя и для Шурфа, выбор столика и все прочее. Одна часть меня мучительно пыталась найти ответ на заданный моим другом вопрос. Другая, наблюдая со стороны, ехидно нашептывала, что отделаться от нашего штатного зануды еще никому не удавалось. Если, конечно, он не сочтет, что такая назойливость несовместима с дружбой. В общем, я и сам не знал, что ему сказать и потому выбрал самый простой вариант.
- Я не знаю, что тебе ответить, на самом деле. Видишь ли, пару месяцев назад тут была Меламори, и...
Шурф кивнул совершенно спокойно и закончил за меня фразу:
- ... и полностью удовлетворила твое любопытство?
Я подавился той самой странной штукой, которая здесь почему-то считается бутербродом с мясом.
- Так ты знаешь, что она тут была?
Шурф, вежливо попробовавший того и сего, явно не собирался продолжать трапезу. Так что шансов отвертеться от ответа под предлогом того, что он жует или пьет, у него не было никаких. Но он и не стал прибегать к таким уловкам. Старый добрый сэр Лонли-Локли...
- Разумеется. Я сам рассказал ей о такой возможности.
- То есть мне это все не приснилось? И не показалось?
- Ну, как ты знаешь, всякая реальность всегда отчасти сон, отчасти плод нашего воображения, - равнодушно пожал плечами мой друг. – Она приснилась или привиделась тебе в той же мере, что снюсь сейчас я. Или не снюсь. Так что она тебе рассказала?
- Она сказала, что я могу вернуться в Ехо. Наш... тот мир теперь устойчив, и ему ничего не грозит.
Сэр Шурф молчал и смотрел на меня во все глаза, явно ожидая продолжения. Эх, жалко, что я так и не научился курить трубку. Сейчас бы взял пример со своего шефа, начал бы ее набивать, раскуривать, глядишь, полдюжины минут бы и протянул.
- Я попробовал, но у меня ничего не получилось, Шурф. Как будто я никогда не умел ходить между мирами.
Больше всего я боялся, что он начнет меня жалеть и раздавать какие-нибудь утешения в духе лекаря у постели безнадежного умирающего. Но он только кивнул головой, словно подтвердив какую-то мысль, которая бродила в его многоумной голове.
- Я не думаю, что ты утратил эту способность. Скорее всего, это как раз тот случай, когда твое могущество куда лучше тебя знает, как тебе следует поступать.
И отпил сока из бумажного стаканчика. Судя по его лицу – совершил подвиг, куда больший, чем убийство какого-нибудь великого Магистра одной левой.
- М-да, давненько никто не заводил со мной разговоров о моем несравненном могуществе, - буркнул я.
Он кивнул, согласившись со мной. Действительно, в этом мире я как-то не обзавелся друзьями, с которыми можно вот так запросто обсудить походы между мирами за чашечкой кофе. Большое упущение с моей стороны, между прочим.
- На самом деле, у меня масса вопросов, Шурф. И главный из них – сколько ты пробудешь тут? Учти, что самым желанным для меня ответом является «долго», а идеальным – «всегда».
- Вряд ли у меня получится остаться здесь навсегда, - сэр Шурф поспешил убить мою робкую надежду. – Главным образом потому, что любой отрезок времени конечен, даже если он обозначает бесконечность. Бесконечность – всего лишь период, окончание которого трудно предсказать, и оттого оно кажется далеким или невозможным. Однако я хотел бы задержаться здесь подольше и изучить твой мир, раз уж мне выпал такой прекрасный шанс.
- Подольше – это тоже звучит неплохо, знаешь ли. Изучай сколько влезет, мир большой!
- На самом деле ты прав, сэр Макс. Не стоит цепляться за реальность, которую создали для тебя другие. Лучшая реальность – это та, которую создаешь сам. Поэтому теперь я понимаю, что ты правильно поступаешь, не задавая мне пару сотен дюжин вопросов, которые у тебя, несомненно, накопились за время отсутствия.
- Кстати, а сколько меня не было?
На самом деле мне не было так уж интересно. Ну то есть я знал, что прошел наверняка не один день, но я так привык к чудесам со временем между мирами, да и ко всем прочим чудесам, если уж на то пошло, что совершенно не удивился бы, если бы Шурф сказал что-то вроде «несколько месяцев».
- Три года и четырнадцать с половиной дюжин дней, - сказал Лонли-Локли просто.
И угораздило же меня посмотреть на него в этот момент.
Я отвел глаза, поерзал на стуле, закинул ногу на ногу и проделал еще целую кучу бесполезных телодвижений, чтобы сделать вид, что не заметил взгляда, которым сопровождались эти слова. Тяжелого и грустного. Такого, что если бы даже сэр Шурф вдруг принялся рыдать прямо тут за столом (что, конечно, совершенно невероятно), я бы не смог сильнее ощутить, что для него эти годы отнюдь не были веселыми.
- Прости, сэр Шурф, - сказал я виновато. – Я нечаянно.
- Только не говори мне, что больше не будешь, - чуть заметно улыбнулся он.
- Не буду. В смысле, говорить. Потому что кто же знает, чего от меня ждать.
- На сегодняшний день я вижу только одно обстоятельство, которое может помешать мне наслаждаться этим чужим миром в твоем обществе, сэр Макс, - изрек Шурф.
Я насторожился. Ну то есть было понятно, что у любой, даже самой прекрасной конфетки, доставшейся от судьбы, непременно найдется жгучая и едкая начинка. И, что хуже всего, до нее обязательно доберешься. А с Шурфа вообще сталось бы со всегдашним спокойствием объявить что-нибудь вроде «потому что завтра мы все умрем» или того хуже «потому что мы уже давно умерли», тоже возможно, между прочим.
- Какое? – спросил я, потому что он явно ждал моего вопроса.
- Видишь ли, я, конечно, довольно долго могу обходиться без еды, но все-таки не постоянно. А есть еду вашего мира я, как выяснилось, неспособен.
Я рассмеялся.
- Пойдем, Шурф. Придется устроить тебе гастрономическую экскурсию. По крайней мере, слава штатного обжоры Тайного Сыска была и останется моей собственной заслугой, без всякой там магии.
- Я все-таки уверен, что без магии там не обошлось, - парировал он со своей обычной невозмутимостью. Впрочем, сейчас я не успел толком ею насладиться, потому что был крайне занят. Пытался объяснить себе, с каких это пор мне хочется показать кому-то мой мир. И с каких пор я стал ощущать такой знакомый голод, который требовал немедленного удовлетворения?
Глава III
читать дальшеДни стали проноситься мимо с гиканьем и топаньем, как стадо школьников, вырвавшееся на перемену. Удивительно, но я почему-то стал все успевать – писать новую книгу, таскаться с Шурфом по городу и окрестностям, учить его самым простым вещам и учиться у него вещам непростым и мудрым. В памяти отчетливо отложились три вечера, которые мы потратили на создание паспорта, который был бы украшен фотографией моего друга. Без очевидной магии сэру Лонли-Локли пришлось несладко, и трансформация картонки в документ, аналогичный моему собственному, превратилась в действо, по сравнению с которым обмен Ульвиара или там заклинания какой-то двести-запредельной ступени выглядели сущим пустяком. После этих занятий Шурф был мокрый как после купания, но не жаловался – желание записаться в библиотеку (конечно, для чего еще ему мог понадобиться паспорт!) перевешивало все остальное.
Как-то внезапно разразился Новый год, пополнив коллекцию моих приятных жизненных воспоминаний записью в тетради Шурфа, гласящей, что «венцом празднования окончания года является падение лицом в салат и пребывание в такой позе до утра, что, по словам сэра Макса, является проявлением наивысшего прилежания в исполнении этого ритуала».
Ну и конечно же, сэр Шурф основательно взялся за меня самого. Спасибо, что хоть не пытался заставить меня вовремя ложиться спать и рано вставать, дополняя утро такими мерзостями, как зарядка и обливание холодной водой. Однако редактора и критика своей писанины в его лице я получил весьма строгого. Мой друг безжалостно вымарывал из текста дорогие моему сердцу шуточки Мелифаро и особо смачные высказывания великолепного Бубуты Боха, а все протесты пресекал развернутыми лекциями о принципах художественного повествования и недопустимости использования сортирной тематики в серьезной литературе. Я отбивался тем, что вовсе даже не замахиваюсь на серьезную литературу и вообще, кто тут автор? Хотя, если уж быть честным, именно он дополнил последующие мои книги таким множеством иных, куда более интересных деталей. Почему-то моя несовершенная память с легкостью рассталась со всеми этими удивительными эпизодами нашей жизни, которые сэр Шурф пересказывал мне с бесстрастным лицом, воскрешавшим передо мной бесчисленные дела и делишки Тайного сыска, перепалки с коллегами, посиделки в трактирах и прочие милые мелочи.
Зима оказалась не поддельной размазней с соплями вместо снега и влажным рыхлым небом, а настоящей. Наверное, специально для Шурфа. С бодрым морозцем, сугробами, бриллиантово мерцающим снегом и ледяной запредельной глубиной над головой. Ночное вальсирование снежинок в теплых кругах фонарного света завораживало моего друга настолько, что он превратил наши ежевечерние прогулки в ритуал, который, разумеется, неукоснительно соблюдал, мотивируя это необходимостью свежего воздуха для моего творческого мозга.
Я, конечно же, ломался для приличия – вечером, да на мороз, да по темноте, но сэр Лонли-Локли был неумолим. Впрочем, он умудрялся компенсировать такие неудобства, как ношение рукавиц и замерзший нос, рассказами о своих приключениях во время войны за Кодекс или раcспрашивал меня о чем-то, что увидел, услышал или прочитал. Правда, тут мне приходилось несладко, ибо мой друг обладал святой уверенностью в том, что, будучи жителем этого мира, я должен доподлинно знать, как работает двигатель внутреннего сгорания и чем именно постоянный ток отличается от переменного.
Вот и сегодня я как раз пытался извлечь из памяти сведения о наполеоновских войнах, поскольку сэр Лонли-Локли потребовал разъяснить значение словосочетания «наполеоновские планы». Чтоб их, этих авторов, которые тыкают свои планы, да еще и наполеоновские, на каждую дюжину страниц! Кажется, я как раз не слишком плавно перешел от пожара Москвы к ссылке на острове св.Елены, скомкав не самую интересную часть истории, чем вызвал неудовольствие моего друга, когда плотный от мороза воздух вдруг лопнул с громким неприятным хлопком. Я прищурился, пытаясь разглядеть, что там происходит впереди, в конце темного переулка, упирающегося в довольно оживленную светлую улицу. Какая-то беготня, ругань, мечущиеся тени, крики, новый хлопок. Шурф вдруг оказался передо мной, вероятно, решив, что имеет дело с местной разновидностью беглых магистров, от которых традиционно должен защищать бестолкового сэра Макса.
Как уж он собирался это сделать, для меня осталось загадкой, поскольку свои смертоносные перчатки он, разумеется, оставлял дома, а источников очевидной магии в моем мире не существовало. Зато его маневр надежно перекрыл мне обзор, поэтому я никак не мог выяснить: то ли мои не до конца протрезвевшие сограждане все еще продолжают встречать Новый год хлопушками и прочей пиротехникой, то ли кто-то решил сыграть в ковбойские будни с поправкой на отсутствие в обозримом пространстве Дикого Запада. В общем, когда воздух снова взорвался горячим и свистящим, обдавшим щеку и голову раскаленным жаром, я не увидел этого, зато услышал в полной мере, едва не оглох.
На самом деле, я не слишком хорошо разбираюсь во всякого рода оружии, даже из бабума так и не научился стрелять. В то блаженное время, когда нормальные мальчишки любят устраивать пиф-паф из-за угла и прочие войнушки, я предпочитал забиться куда-нибудь подальше с томиком чтива поувесистее. Поэтому, наверное, совершенно ошалело вертел головой, упорно пытаясь оттолкнуть Шурфа и выглянуть из-за его плеча, но тот все равно как-то оказывался впереди, надежно отгораживая меня от разворачивающегося действа. Я даже успел начать злиться – вот чего я не люблю, так это чрезмерной опеки, в конце-концов, я уже давно не беспомощный новичок в жизни. То ли дело ненавязчивая забота о моей драгоценной персоне с предугадыванием желаний...
В общем, чего я никак не мог ожидать, так это того, что моего упрямого друга, непоколебимого и надежного, как стены Холоми, вдруг отбросит на меня, и он, взмахнув руками, начнет запрокидываться куда-то мимо, а я буду дурак-дураком хватать его за одежду, решив, что сэр Шурф попросту подскользнулся.
Я даже успел состряпать мысленно шуточный комментарий на тему искусства хождения по льду и снегу, доступного только великим магистрам моего мира, но подавился им, потому что мои ноги раньше меня сообразили, что происходит и попросту подкосились. Я рухнул рядом с ним на затоптанный снег, с ужасом глядя на то, как неаккуратные черные дырочки, которые я поначалу принял за особенно наглую грязь, неизвестно откуда взявшуюся на его белоснежном лоохи, начали с ужасающей быстротой расплываться густыми влажными пятнами крови. Я схватил его за плечи, пытаясь поднять, как будто от этого последние чудовищные секунды бытия отмотались бы назад, как пленка на видеокассете. Он был ужасно, просто невероятно тяжелым, этот Лонли-Локли, и я все тянул его наверх, отказываясь верить в происходящее. А потом в горле у него что-то булькнуло, так и не став словами, а тело легко подалось мне навстречу. И понимание случившегося свалилось на меня всей своей махиной.
Только в эту секунду я понял, что не объяснил ему самого главного, глупо зачарованный той сказкой, которая снова происходила со мной последние месяцы. Точнее, я сам впустил ее, вежливо постучавшуюся в дверь в образе моего самого верного и близкого друга. И отчего-то уверился, что теперь все опять будет весело и хорошо, отныне и навсегда. Словом, с завидным упорством топтался на своих любимых граблях детской веры в чудесное и замечательное. Чем еще объяснить то, что занятый воспоминаниями о собственных приключениях в Тайном Сыске, прогулками по заснеженному городу и разъяснениями принципа работы турникета в метро, забыл рассказать самое главное? То, с чего следовало бы начать еще в тот вечер, когда Шурф сидел на моей кухне, вежливо отпивал невкусный чай и говорил, что хотел бы погостить у меня и посмотреть мой мир.
Почему, почему я не сказал ему сразу, что мой мир – куда более жестокая и злая реальность, чем та, из которой пришел он сам? Или просто решил, что бывший Безумный Рыбник знает о злости и жестокости намного больше, чем я вообще могу вообразить? Что он мог противопоставить нелепой сегодняшней случайности, поджидавшей нас на темной улочке этого равнодушного к магии мира? Только свою убежденность в том, что он отвечает за меня и мою жизнь, и поклялся сам себе меня защищать? Вот только убежденность эта не спасла его от смерти, как он спас от нее меня, закрыв собой.
Вершители умирают навсегда. Я понял это – сейчас и здесь, потому что прежний я тоже умер рядом. Ветер, который выл вокруг меня – или сам я выл ветром – это все уже было не мной, не Максом. Чем-то или кем-то другим, чужим и не слишком интересным. И этот странный и нелепый остаток все еще безнадежно пытался дотянуться Безмолвной речью хоть до кого-нибудь, преодолеть пропасть между мирами, докричаться – до всемогущего Махи, до весело кутящего в каком-нибудь мире Лойсо, до Джуффина...
И, кажется, докричался.
Чьи-то сильные руки трясли меня за плечи, а потом я ощутил, что меня обнимают, оттаскивая прочь от лежавшего друга, и забился, сопротивляясь.
- Макс! Макс!
Я рычал как зверь, требуя помощи, чуда, чего угодно, суля все, что у меня было и чего не было, и, кажется, плакал.
- Макс, ты в школу опоздаешь!
Этого просто не могло быть. Не могли же все кошмары разразиться в моей жизни разом! Я сражался с этими кошмарами, как бешеный, и ночная улочка вдруг поехала вбок, завертелась колесом и исчезла в сером тумане.
Я вжимался в угол дивана, и мой друг держал меня за плечи, вглядываясь в лицо в полусумраке комнаты. Судя по его виду, он только что подрался как минимум с тигром, ну или с разъяренной Меламори, что немногим лучше. Волосы торчали в беспорядке, а рукав длинной майки, которую он использовал вместо домашней скабы, болтался наполовину оторванным.
Время вздрогнуло, вздохнуло – и продолжилось.
- Тебя же убили... – выдохнул я, все еще содрогаясь от ужаса.
- Я заметил, - отозвался Шурф, и, без малейших усилий приподняв меня, поставил на пол и потянул за собой. Я поплелся следом, цепляясь за его руку и едва переставляя подкашивающиеся ноги. Впрочем, когда Лонли-Локли засунул мою бестолковую голову под струю ледяной воды, стало легче, я даже снова принялся протестовать. Правда, на сей раз не против его смерти, а всего лишь против этой садистской экзекуции. Впрочем, Шурф отпустил меня довольно быстро, повторив эту изуверскую процедуру с самим собой.
- Легче? – он протянул мне второе полотенце, вытирая собственную мокрую шевелюру.
- Да, правда легче. А тебе-то это зачем было нужно? Чтобы мне обидно не было?
На самом деле мне не столько было интересно, почему мой друг решил разделить со мной ледяное животворящее омовение, сколько услышать его ответ, звук его голоса, чтобы окончательно убедить себя, что все это мне приснилось. Что мы давно вернулись с прогулки, я дописал положенные восемь страниц и даже улегся спать не слишком поздно, точнее не очень рано, и никто по нам не стрелял.
- Разбудить тебя оказалось не так-то просто, - спокойно объяснил Лонли-Локли. – Я не сразу смог найти верную фразу, ты сопротивлялся, а я боялся тебя случайно покалечить. После такого холодная вода прекрасно помогает окончательно прояснить мысли.
- Рукав тебе тоже я оторвал?
Шурф кивнул и тут же задал встречный вопрос:
– Скажи, Макс, а у вас действительно могут вот так случайно застрелить человека на улице?
Я вынужден был признать, что такое, конечно, иногда случается, но все-таки является из ряда вон выходящим событием, да и вообще, город у меня тихий, и, по правде говоря, я что-то давно ни о чем подобном не слышал.
Излагая все это, я поплелся за Шурфом на кухню, принял из его рук чашку изумительно крепкого и горячего чаю, для которого мой друг не пожалел сахара. Потом, как привязанный, вернулся следом за ним в комнату и устроился рядом на полу, где предпочитал спать Лонли-Локли, не желавший сводить дальнейшее знакомство с моим коротким диваном.
Мой друг благородно стерпел мое собачье поведение, и мысли, видимо успокоенные его присутствием, стали подавать признаки жизни в моей несчастной голове.
- Ты сказал, что заметил, что тебя убили. Так ты видел мой сон?
- Только окончание, - кивнул Шурф. - Когда ты начал кричать и метаться, я заглянул в него и попробовал тебя разбудить. Думал, так будет проще, но, кажется, ошибся.
- Прости, - мне вдруг стало стыдно перед ним за приснившийся ужас. Стоило мне только вспомнить об этом, как зубы отчаянно застучали о чашку.
- Тебе не за что извиняться, Макс, - сухо и почему-то сердито ответил мой друг.
- Шурф, я действительно не знаю, почему мне это приснилось, – я попытался угадать на что он сердится. – Может, я подсознательно боюсь, что с тобой здесь что-нибудь случится по незнанию?
Хотел еще добавить, что больше так не буду, но решил не давать опрометчивых обещаний человеку, наделенному идеальной памятью. Если в реальности я себя еще хоть как-то мог контролировать, то во сне пока не научился, и в который раз об этом пожалел.
В общем, я был вполне готов к тому, что меня пожурят за неумение управлять собственным сознанием и немедленно осчастливят рядом занудных дыхательных упражнений, помогающих в моем случае. Но Лонли-Локли сказал нечто настолько иное, что я чуть чай не разлил от неожиданности.
- Возможно, я знаю, почему тебе это приснилось, - ответил мой друг с легким оттенком недовольства в голосе. – Думаю, все дело в моем лоохи.
Чашку я на всякий случай сразу отставил в сторону, пока она не выпала из рук и не осквернила пятном ложе моего друга. Вот чего он не выносил, так это беспорядка. Так что уж лучше не рисковать.
- Это мне приснилось из-за твоего лоохи, которое мирно висит в шкафу? - уточнил я на всякий случай. Ну то есть, если Шурф сошел с ума, хотелось бы все-таки как-то поточнее определить форму его сумасшествия. Но в общем я, конечно, надеялся, что он сейчас все объяснит.
- Разумеется, нет, Макс, - выдохнул он с терпением мученика, вынужденного говорить об очевидных вещах. – Не из-за него, а... Впрочем, знаешь что, давай мы сейчас прекратим этот разговор. Я должен хорошенько подумать, поспешные выводы в таких делах еще никому не шли на пользу.
- Хорошо, - согласился я. – Как скажешь.
Потянулся за чаем, отпил хороший глоток и прикрыл глаза. И тут же испуганно распахнул обратно. Нет уж, лучше я сделаю себе кофе и обойдусь без сна. Еще одного подобного кошмара я, пожалуй, не переживу. Рехнусь по-настоящему.
- Это не выход, - ответил Лонли-Локли, явно прочитавший мои мысли. – Тебе нужно поспать, к тому же завтра ты собирался ехать в это свое издательство.
- Собирался, - уныло согласился я. – Но я вполне могу поехать туда и не поспавшим, ничего со мной не случится.
- Могу предложить старый проверенный способ, Макс. Давай разделим сон.
- Ты же говорил, что это делать нежелательно!
- Я и сейчас так считаю, - кивнул Шурф. – Но в данный момент возможные последствия представляются мне меньшим злом.
- А ты уверен, что не исчезнешь из-за этого?
- Думаю, нет. – Твердо сказал Лонли-Локли. – По крайней мере, приложу все усилия, чтобы такого не произошло.
Ну, если Мастер Пресекающий решит приложить все усилия, то это означает, что дело уже сделано и беспокоиться не о чем. По крайней мере, так было всегда, и вряд ли что-нибудь изменилось. Поэтому возражать я не стал, просто вытянулся с ним рядом на ковре и ощутил легкое прикосновение к собственному лбу.
После обмена Ульвиара мы несколько раз пробовали делить сон – из интереса, разумеется. И выяснили потрясающую вещь (по словам сэра Шурфа, о таком эффекте не упоминалось ни в каких рукописях): в разделенном сне мы больше не действовали как две независимых личности, а представляли собой как бы одно целое. Два объединившихся сознания, заключенных в одном теле. Между прочим, забавное это ощущение – вести диалог в собственной голове, причем не с помощью Безмолвной речи, а просто мыслями. Или не в собственной: я так и не разобрался, чье именно тело действует, когда мы спим таким образом.
- Скорее всего, это мое тело, Макс. Или мы осознаем его как мое, поскольку обычно я являюсь ведущим в разделенном сне, а ты ведомым. Думаю, это играет решающую роль.
- Ну, значит, и я так думаю, - отозвался я мысленно, удовлетворенный получением нового знания.
На сей раз я попал в сон Шурфа – мы шли куда-то по низкому коридору с каменным сводчатым потолком. В такт шагам загорались низко парящие по бокам светильники, и я знал – ощущал – что идти нам еще долго. Кажется, предвкушение чего-то, что ждало впереди, было не моим, хотя от этого не становилось менее прекрасным. Наоборот, радовало интригой и ожиданием.
- Там библиотека, - ответил мой друг на незаданный вопрос. Причем, судя по его тону, было понятно, что это не какая-нибудь обычная библиотека, а Библиотека с большой буквы, минимум Александрийская. Ну или что-то в этом роде.
Глава до конца не влезла, окончание тут
-
-
20.04.2015 в 23:01там новая глава есть, только че-то по-моему не очень...
-
-
20.04.2015 в 23:19Сам вспомнил, что не меньше семидесяти восьми и дождался комментария
Не хватает запятой после "восьми"
которые, по его словам «странно называть домами».
Не хватает запятой после "словам"
как-будто
Дефис не нужен)
От того, что это был привычный и знакомый Шурф, со своим бесконечным дотошным соблюдением принципов дружбы.
Запятая после "знакомый Шурф" кажется лишней, но, в принципе, может сойти за авторскую запятую)
По возвращению домой с пакетом одежды меня ожидал новый сюрприз
Айайай, с таким построением предложение выходит, что домой вернулся сюрприз)))
что-то вроде «теперь понятно, это не ты ездишь быстро, здесь все так ездят», - когда мимо нас промчалась машина
Там дефис перед "когда", он там точно не нужен)
начал бы ее набивать, раскуривать, глядишь, полдюжины минут бы и протянул.
Ну это уже так, очередная придирка в сторону трудночитаемости: "...набивать, раскуривать - глядишь, полдюжины минут бы и протянул" легче усваивается читающим)
или того хуже «потому что мы уже давно умерли», тоже возможно, между прочим.
Тут я просто что-то споткнулась при перечитывании, непонятная конструкция. "Тоже возможно, между прочим" лучше б убрать, а то как-то оно не вяжется с остальным строением предложения. Ну и добавить тире после "или того хуже")
-
-
21.04.2015 в 16:51все приняла и поправила
Айайай, с таким построением предложение выходит, что домой вернулся сюрприз))) *умир от стыда пицотраз*
-
-
21.04.2015 в 16:51все приняла и поправила
Айайай, с таким построением предложение выходит, что домой вернулся сюрприз))) *умир от стыда пицотраз*
-
-
22.04.2015 в 02:14мои ноги раньше меня сообразили, что происходит и попросту подкосились
Нужна запятая после "происходит"
Причем, это были мои собственные ощущения
По-моему, тут запятая не нужна, "причём", вроде, не вводное слово
Во сне Шурфа я едва узнал этот мост, - на самом деле совершенно заурядный
Надо б оставить или запятую, или тире, что-то одно. В таком сочетании они в косвенной речи используются только
И я понимал эту грусть, - поэт и ценитель литературы
Та же фигня. Тут лучше всего двоеточие сработает, потому как далее идёт пояснение
-
-
23.04.2015 в 22:09сейчас побегу вносить
-
-
23.04.2015 в 22:12в последнем заодно смысловой ляп заметила благодаря вашей правке, Шурф-то ведь не поэт, а именно что ценитель
вот как заменила:
- Прекрасные стихи, Макс, - отозвался рядом Шурф с угадываемой в голосе грустью. И я понимал эту грусть: тонкий ценитель литературы, он расстраивался, что сам не может написать подобного.
-
-
27.04.2015 в 12:50-
-
27.04.2015 в 13:12