No comments!
Авторы: Мистер Кей и т*Лариен
Фэндом: цикл книг о Ехо Макса Фрая.
Пейринг: Джуффин/Шурф, Джуффин/Шурф/Макс, Шурф/Лойсо, Лойсо/Макс.
Рейтинг: NC-17
Жанр: драма
Дисклеймер и саммари: серия кинковых зарисовок, внезапно оказавшихся частями одной истории. Вольное обращение с каноном, секс в измененном состоянии сознания, групповой секс, намеки на каннибализм (но никого не съели).
Закончен.
Автор арта, коему я выражаю искреннюю благодарность - Sarkana
Арт
-1-
- Да-да, я знаю, что ты хочешь меня убить, - отзывается Лойсо. Голос у него – как у взрослого человека, которому в десятый раз кряду докучает невоспитанное дитя с требованием конфеты. – Но у меня, уж не сердись, другие планы.
Рыбник бесится во мне, как и положено беситься тому, чью клетку приоткрыли на тщательно отмеренную, полезную и необходимую пядь. Недостаточно, чтоб вырваться, но чтобы учуять запах свободы и рвануться - вполне хватит.
Я позволяю. Совсем немного, чтобы Лойсо поверил. Впрочем, он не верит никому и ничему: его не посадишь в клетку. По крайней мере, моей фантазии не хватает на то, чтобы вообразить такой маловероятный с точки зрения законов мира вариант.
- Не говори со мной так, будто я докучаю тебе, Лойсо! – рычит Рыбник.
Лойсо явственно вздыхает в ответ. Мол, и рад бы, но что поделать, если так оно и есть? Я уже готовлюсь к очередному яростному рывку своего бешеного прошлого, готовлюсь прихлопнуть дверцу клетки, это пригодится, когда мой собеседник выскажется вслух, но слышу совершенно другое.
Настолько другое, что даже Рыбник притихает.
- Послушай-ка, а другие варианты тебя не устроят? – миролюбиво спрашивает Пондохва, и я на миг теряюсь. Рыбник заорал бы: никаких других вариантов! Я хочу твоей крови! Но ведь Лойсо знает, что я не такой уж безумец, как судачат по трактирам...
- Какие? – жадно спрашиваю я. Мне на самом деле интересно.
Безмолвная речь не слишком хорошо приспособлена для передачи чувств, но Лойсо удается зловредно хихикнуть. Именно зловредно, иначе это не назовешь.
- Что, твой кеттарийский дружок ни разу не рассказывал тебе, что кровь – только одна из жидкостей, текущих в теле?
Похоже, - думаю я, давя разочарование, - Лойсо так надоели мои призывы появиться, что он решил разозлить меня как следует и тем заработать передышку. Но ведь это глупо: разъяренный насмешками человек тем более хочет добраться до обидчика и перекусить ему глотку. Впрочем, Лойсо должна быть приятна беспомощная ярость других.
- Ты говоришь о моче? – спрашиваю я. Это наиболее очевидный вариант; в некоторых книгах изложены малоаппетитные подробности о жителях Пустых Земель, шаманы которых пьют менкалью мочу ради транса. Очевидно, Лойсо имеет в виду именно это – и прекрасно представляет реакцию Безумного Рыбника на такое предложение.
Лойсо снова меня удивляет. В основном – жалостью, вполне ощутимой в интонациях. Даром что Безмолвная речь мало подходит для передачи чувств собеседника, Пондохва и тут нарушает правила. Это повод поразмыслить потом, на досуге. Сейчас есть дела поважнее.
- Нелегкая у тебя жизнь, - говорит Лойсо. – Вообще-то я говорил несколько о другом, но если тебя так привлекает именно моча, я как-нибудь поссу на твою могилу.
Нарочитая грубость выражения явно наиграна. Я в замешательстве жду продолжения, поскольку действительно не понимаю, о чем он. Не плевать же он в меня собрался? И не оплакивать мою глупость? Рыдающий Лойсо Пондохва – это практически конец мира, как ни крути.
- Я спрашивал о другом, - повторяет Лойсо. – Крови своей я тебе, понятное дело, не дам, не заслужил. А чего другого – можешь попытаться заработать. И не притворяйся оскорбленной невинностью, поздно уже. Да и в жилах твоих течет не только человеческая кровь.
Только сейчас я понимаю, о чем он говорит и что мне предлагает. Выбор очевиден, но согласиться сразу означает вызвать у Лойсо подозрения.
- А тебе-то это зачем? – спрашиваю я, сочтя паузу достаточной. – В твоих жилах тоже кровь кейифайев?
- Все-таки ты не такой безумец, каким хочешь казаться, - задумчиво отвечает Лойсо, но это не подозрительность, а всего лишь констатация известного ему факта. – Стал бы сумасшедший спрашивать меня о мотивах! Но я не стану утолять твое любопытство, мне лень. Да или нет?
- Да, - выдыхаю я. Чтобы дать кому-нибудь семя, нужно как минимум появиться рядом. Того мне и нужно. – Когда?
- Не терпится? – подсмеивается Лойсо. На мгновение мне делается почти больно от самоконтроля, но даже Рыбник уже понимает, что это не издевка. Лойсо порой ухитряется быть искренним, это одно из его смертельно опасных чудес.
- Иди уже, - требую я. – Или струсил? Все-таки зубы у меня острые, и я, ты знаешь, иногда ем своих жертв.
- Да, я в курсе, - отвечает Лойсо, и появляется. Точнее, я просто внезапно понимаю, что он рядом. Он не касается меня, и я по-прежнему вижу над собой потолочные балки, но не могу пошевелиться. В точности как тогда, когда Чиффа поймал меня на Зеленом Кладбище Петтов. И дело тут не в заклятии, не в тайной магической технике.
Я знаю – чувствую всей кожей, как дождь или холод, - что рядом со мной сейчас самое прекрасное существо во вселенной. Убить его или даже помыслить о таком – самая потрясающая глупость, какую только может вообразить ущербный человечий разум. Все равно что всерьез размышлять о том, как бы убить солнце, или землю, или...
Лойсо делает пару шагов из-за моего изголовья, наклоняется, и я вижу его лицо. Просто поразительно, насколько мы похожи! На мгновение мне даже кажется, что он – мой настоящий отец, но это, конечно, несусветная чушь, у такого восхитительного, безупречного существа не может быть...
- Вот и все, - негромко говорит Лойсо. Я вижу, как шевелятся его губы, и остро и яростно мечтаю только об одном.
Дотронуться. Сожрать и тем забрать его себе навсегда у меня не выйдет, я слишком слаб и несовершенен, но дотронуться...
- Перчатки, - мягко напоминает Лойсо. Он, конечно, читает мои мысли без всякого колдовства, они просто написаны на моем окаменевшем от счастья лице. Я совсем забыл о перчатках, и теперь острый стыд и раскаянье кусают меня в точности так же, как сам я кусал свои руки – от бессилия, давно.
Хорошо, что я так долго тренировался в сложном и опасном искусстве обращения с перчатками. И плохо, что эти тренировки были посвящены такой бессмысленной цели. Убить Лойсо Пондохву! Сейчас даже подумать об этом смешно. Я освобождаю руки намеренно медленно, сгорая от нетерпения, но мне хочется хотя бы попытаться заслужить тень, подобие уважения этого невыразимо прекрасного существа, склонившегося сейчас надо мной.
Именно это меня и спасает. Я никогда не обращался с Перчатками Смерти небрежно, или, вернее, я натворил достаточно глупостей, пытаясь заполучить их, чтобы продолжать это постыдное занятие сейчас. На то, чтобы аккуратно снять их, уходит не менее минуты, и эта минута приносит свои плоды. Я начинаю понимать. Я, кажется, даже способен сказать что-то кроме «Лойсо, делай что хочешь, только не уходи!».
- Ты... используешь на мне любовную магию?
Мое горло скрипит, не желая производить на свет такое смехотворное обвинение. Зачем такому прекрасному созданию дополнительные ухищрения? Но ведь я никогда никого так не любил, как люблю его сейчас, и это несоответствие занозой засело во мне, как бы я ни старался его отбросить. Сейчас Лойсо скажет «нет», и я поверю, и тогда уже ничто не помешает мне наслажда...
- Нет, - говорит Лойсо, и благодарная нежность вспыхивает во мне, растворяя дурацкое подозрение. – Ты просто видишь во мне свой недостижимый идеал, сэр Шурф. Как и все другие. Жалко.
От изумления я даже ухитряюсь сесть на постели. Теперь я вижу Лойсо не перевернутым, вздрагивающим отражением, как в воде, но смотрю ему в глаза. В прекрасные глаза, которые, кажется, ежесекундно меняют цвет, хоть это и невозможно. Впрочем, это действительно иллюзия: дрогнув несколько раз, цвет останавливается, приобретает глубокую синеву. Длинные светлые ресницы – как золотая оправа для камней, а ведь когда-то это сравнение, вычитанное в балладе времен королевы Вельхут, казалось мне напыщенным и смешным. Я просто не знал, что так действительно бывает.
Неудивительно, что у Лойсо столь недовольный вид. И тем более неудивительно, что он знает толк в одиночестве. Кто сумел бы быть рядом с кем-то, теряющим дыхание от одного лишь твоего вида?
Это соображение заставляет меня собраться, насколько возможно.
- Ты жалеешь о том, что вызываешь такое восхищение? – спрашиваю я, и это, кажется, правильная мысль. Лойсо чуть заметно пожимает плечами – прекрасным, скупым, великолепным движением, - и я принимаюсь дышать размеренно, заставляя себя опомниться окончательно. Конечно, это невозможно, но я не могу не попытаться достичь невозможного. – Но ведь ты не сам по себе таков. Если бы ты был таким от рождения, ты давно стал бы кем-то вроде мертвого арварохского бога, но только живым.
- Это верно, - он садится рядом со мной, по-прежнему не касаясь меня и не позволяя коснуться. Впрочем, я уже в достаточной степени контролирую себя, чтобы заставить упрямые руки лежать ровно, а не тянуться к этому сокровищу. – Но, видишь ли, маски прирастают. Таково общее свойство масок, и тебе об этом известно едва ли не больше моего.
Я качаю головой. Нет. И дело тут не в восторженном поклонении, остатки которого все еще плывут по моим жилам и сжимают сердце, тут дело в том, что я не могу признать его правоту. Он жил на свете куда дольше моего и, конечно, примерял больше масок.
- Ты должен уметь с этим справляться, - напоминаю я, - иначе одна из этих личин сожрала бы тебя целиком. А это не так.
- С чего ты взял? – заинтересованно уточняет Лойсо. Я размышляю над очевидным для меня фактом, подыскивая самый веский аргумент, и отвечаю:
- Если бы это было иначе, Чиффа не стал бы так гоняться за тобой. Ты был бы ему неинтересен.
- Хм, - отзывается Лойсо, - а что, сойдет за комплимент. Но вернемся к делу. Я правильно понимаю, что отсосать у меня для тебя сейчас едва ли не предел мечтаний?
Я чувствую, как кровь приливает к паху и киваю. Слишком быстро, чтобы притвориться, будто я не заинтересован в процессе, а желаю лишь результата. И все-таки не могу не думать о том, каково это будет, получить вожделенную силу таким способом. Нашу с Чиффой договоренность, конечно, придется похоронить, и он, не сомневаюсь, даже не станет за мной гоняться. Найдет, пожалуй, другого сумасшедшего с перчатками. С собой я тоже договорюсь, но вот честь – она пострадает. Формально я не давал обещания слушаться Джуффина дословно, формально я не буду виновен ни в чем – как бы там ни было, я попросту не могу поднять на Лойсо руки, а все прочее вторично, но...
Лойсо вздыхает еще раз, чуть нетерпеливо.
- Если тебе так будет легче, - говорит он, будто я только что высказал свои колебания вслух, а он из снисхождения к моим трудностям решил пойти навстречу. – Хорошо.
Сразу за этим случается невозможное. Восторг и преклонение, отчаянная любовь, которые я едва мог контролировать дыханием, внезапно исчезают, будто кто-то невидимый отрезал их ножом.
В первую секунду я чувствую обиду. Я никогда не был слишком влюбчив, а уж подобной бури эмоций не испытывал даже в лучшие времена Безумного Рыбника, и сейчас это почти оскорбительно. Такая пустота...
Но сразу же за этим я понимаю, что именно сделал Лойсо, и благодарность, на сей раз вполне естественная, а не вынужденная, едва не заставляет меня сбиться с ритма дыхания.
Он просто убрал эту личину. Теперь он на шаг ближе к настоящему Лойсо Пондохве. Я не настолько глуп, чтобы надеяться увидеть его совершенно настоящим, но все-таки на шаг ближе к истине – это не так уж и мало.
Этого вполне достаточно, чтобы я, наконец, решил оставить мысли о Чиффе и нашем с ним договоре на потом. Нетипичное для меня решение, и я, пожалуй, не смог бы его принять, если бы не этот шаг навстречу. Он требует ответа, и я делаю свой.
- Встань, - говорю я. Лойсо приподнимает золотистые брови, и я объясняю. – Я хочу твое семя, но становиться на колени? Это неприемлемое условие.
Нужно видеть, с каким лицом он все-таки поднимается. Отчего-то мне сложно найти идеально верное описание этого текучего выражения, но там есть смех, это несомненно. И желание. Кажется, я его не только забавляю – но об этом тоже можно подумать позже. Не сейчас.
Немного странно раздевать человека, щеголяющего не в обычной, нормальной одежде, а в этих сшитых трубах из мягкой кожи, именуемых штанами и подходящих больше для гардероба какого-нибудь варвара, но это меня не отвращает. Я трачу несколько секунд, чтобы понять, как это расстегивается, справляюсь, наконец, со сложной конструкцией пряжки, опускаю мягкую ткань по бедрам и смотрю на золотистые завитки в паху, на полностью возбужденный член, ровный и длинный, не пахнущий ничем, кроме кожи и возбуждения. Это хорошо; я никогда не тратил себя на нечистоплотных любовников. На самом деле, я в целом предпочитал женщин, и есть тоже, а они обычно имеют более острый запах.
- Так и будешь разглядывать? – слышится сверху, и я качаю головой. Нет. Просто – даже без своей странной магии, заставляющей терять рассудок от желания, Лойсо более чем привлекателен для меня.
У него четкий, совершенно не болезненный вкус. Когда поедаешь человеческие тела, учишься ценить такие подарки судьбы. Всякая болезнь, ущерб, дурная привычка неизбежно оказывают влияние на вкус, но у этого злого колдуна, кажется, вовсе нет ни болезней, ни дурных привычек. Если судить по вкусу, он едва-едва покинул возраст, когда отучаются летать. Я не ел детей и подростков, но отчего-то догадываюсь, что вкус детства сродни обещанию, и Лойсо именно таков. Чем дольше я двигаю языком, полностью отдаваясь процессу, тем больше удовольствие, и не только мое. Лойсо даже вынужден мимолетно опереться на мое плечо – впрочем, может быть, это завуалированный комплимент, - и взять меня за волосы сзади.
- Не вздумай грызть, - требует он. Жаркий, легкий шепот совершенно обезумевшего существа, самого прекрасного в мире, самого-самого... но это не колдовство. Я бы почувствовал.
Ничто не мешает наслаждаться. Я словно вновь вернулся в прошлое, даже Рыбник приутих и только иногда взрыкивает внутри. Но кусаться, невиданное дело, не хочет и он. Только трахаться. Этого он хочет столь сильно и разнообразно, что я могу быть вполне спокоен за судьбу доверенной мне части тела. Еще и еще, вкус становится еще сильнее, я смакую его, упиваюсь им, собственное тело давно горит сладким голодным огнем, требует еще. Биение вены под самыми остриями зубов, нежная, уязвимая кожа, которую так легко поранить, живая упругость, дразнящая...
Пальцы Лойсо стискиваются на захваченных прядях волос, он тянет меня назад, от себя, и это так невовремя и так настойчиво, что я замираю, подняв на него глаза и все еще не выпуская добычи из губ.
- Выплюнь, - быстро говорит Лойсо. Я крепче сжимаю губы, и он повторяет почти зло. – Выплюнь, идиот!
В короткую секунду мучительного непонимания укладываются последовательно гнев, мысль «кончит – и сожру его» и Безмолвная речь Джуффина.
- Делай как он говорит! – почти кричит мне неведомо откуда взявшийся здесь Чиффа, и я слушаюсь. Я не послушался Лойсо, но послушался Чиффу, и мне равно неприятны оба события.
Время внезапно начинает течь слишком медленно, и в каждую секунду теперь умещается гораздо больше событий, слов и мыслей, чем обычно. Я успеваю только заметить, как откуда-то – откуда, магистры ведают, - в комнату врывается разноцветный всепоглощающий вихрь. Он подхватывает меня, несет, переворачивая, как горная река – гальку, выносит куда-то в не здесь.
Больше всего на свете сейчас я ненавижу себя. И только следом – Джуффина. Если бы я не был таким упрямым, закоснелым во всем, что делаю, человеком, я сумел бы, наверное, дать Лойсо шанс. Теперь выходит, что я был лишь приманкой, пешкой, разменной монеткой в игре, но нестерпимо не это, а то, что только начало случаться со мной, а теперь обречено умереть. Стоит сделать вдох, и я понимаю, что даже воздух здесь, в непонятно откуда взявшемся мире с выгоревшим добела небом – яд. Легкие жжет, во рту вместо слюны оказывается раскаленный металл, и я вижу два пляшущих столба пламени, зеленого и белого. Я знаю, кто это, надвигающаяся смерть дарит мне этот последний подарок, кроху понимания, впрочем, обидно малую.
И я умираю, терзаемый ненавистью к собственной глупости, обидой и тоской по несбыточному, что лишь поманило и ушло, не дав себя понять.
Воскресать оказывается больно. Хуже всего в этом процессе его неблагозвучность и кашель, выворачивающий легкие, в сочетании с полной беспомощностью: я не то что встать, я головы повернуть не могу, а лежу меж тем на спине.
Наличие мыслей свидетельствует о том, что жизнь для меня каким-то образом продолжается, наличие мучительных спазмов в груди – о том, что призраком я не стал. Меня не радует ни то, ни другое. На самом деле, я вспоминаю о том, что мне полагалось бы радоваться лишь после того, как осознаю, что все мое существо полно ярости.
- Не самый плохой способ начать жить, - говорит Джуффин, и я принимаюсь дышать. Это не оттого, что он рядом и я должен, это лишь ради того, чтобы не захлебнуться ненавистью раньше срока. Арварохцы говорят – легче умереть, и они правы. Умереть легче. Тяжелее – выжить, обрести свою собственную, не принадлежащую никому, кроме себя самого жизнь, и убить Джуффина Халли. Именно это намерение крепнет во мне с каждым мучительным вдохом, кристаллизуется и обретает остроту граней.
Я знаю, что он читает мои мысли, и знаю, что это не имеет никакого значения. Дело тут не в Лойсо и не в том, что Джуффин играл мною, как фальшивой монеткой, и даже не в том странном, еле уловимом и почти не поддающемся логическому осмыслению чувству, о котором я горюю даже и сейчас, и которое, я уверен, не вернется больше никогда.
Дело в другом. И об этом другом я намеренно отказываюсь думать. Этого я не отдам Джуффину раньше срока. Сейчас он примется утешать меня в своей излюбленной манере, или даже даст поспать, или примется убеждать, так изощренно загоняя в ловушку слов и доводов, что я в итоге соглашусь с его правотой, но решение принято, и оно мое. Не Рыбника, не моей новой маски – мое собственное, и потому драгоценное.
Все случается именно так, как я предполагал. Джуффин проявляет милосердие, шутит, пугает, вяжет сложную сеть из слов и аргументов, уверяет меня в том, что и сам – не более чем игрушка неведомого игрока, что мы похожи... я слушаю все это и думаю о другом.
- Отчего, - спрашиваю я, наконец, - вы остановили меня? В этом не было насущной необходимости. Ничто не помешало бы вам открыть Хумгат и добыть Лойсо в последний момент, когда я уже выпил бы его отравленного семени. Если бы выпил.
- Да, - отзывается Чиффа, подливая мне в чашку сладкого зелья леди Сотофы, - то, что он тебя остановил, стало для меня сюрпризом. Видимо, ты ему и вправду понравился, сэр Шурф, прими уж этот сомнительный комплимент.
Я киваю. Пока что, до поры, я буду вынужден принимать все, что этот кеттарийский охотник считает нужным мне дать. Буду глотать горечь и сладость с равным безразличием. Сэр Джуффин Халли сам еще не понял, как много для меня сделал, а я уже начинаю понимать. И это ничего не меняет.
Впрочем, один раз на протяжении долгого рассказа об истинной подоплеке охоты на Лойсо Пондохву я удивляюсь. Нет, не когда Чиффа с легкостью сообщает мне, что оставил Лойсо в живых. Это как раз предсказуемо и понятно – насколько может быть понятна чужая изощренная жестокость. Я никогда не заставлял своих жертв терзаться больше необходимого, это просто вопрос чистоплотности. Но эта жестокость не бессмысленна, и в этом весь Джуффин. Удивляет другое.
Сэр Халли умудряется подтвердить свой смертный приговор и разрешить моральное противоречие, грызущее меня, одной-единственной фразой.
Он говорит:
- Я, пожалуй, подарю тебе Лойсо.
Зелье, которое я вынужден пить, уже давно стало горьким настолько, что сводит зубы. Я чувствую горечь спиной, шеей, затылком, пятками. Но сейчас я так изумлен, что забываю об этом и делаю огромный глоток, единственно чтобы смыть удивление.
- Подарите мне Лойсо Пондохву? – переспрашиваю я, и Чиффа нетерпеливо кивает.
- Вот исполнится тебе полтысячи лет, и забирай это сокровище. Подозреваю, этого времени хватит и ему, чтобы сообразить, наконец, что грешно тратить свою жизнь на безумие, и тебе – чтобы окончательно с собой примириться. Заодно и стимул дожить все-таки до этого возраста; говорю тебе об этом намеренно, имей в виду. Я не сомневаюсь в том, что ты не станешь, едва получив обратно перчатки, хватать меня за глотку, но бывают ведь и досадные случайности...
- Я не стал бы нарушать слово, - говорю я просто ради того, чтобы это было кристально, прозрачно ясно. Джуффин кивает.
- Вот именно. Поступай так и дальше, и я отдам тебе этого стервеца в лучшем виде. Его-то ты раздумал жрать, я надеюсь?
Я на мгновение задумываюсь. Рыбник во мне молчит, оглушенный горьким зельем и недавним приступом ярости. И еще крепче его держит принятое мной решение.
- Раздумал, - подтверждаю я, на секунду все-таки задумавшись о том, каково это будет, и успев понять, что хочу не этого. Я хочу назад то мимолетное, ушедшее чувство, которому до сих пор не могу найти названия. Вернуть его, понять, окликнуть по имени. – Ответьте еще на вопрос.
- Хоть на десяток, пока ты пьешь лекарство, - благодушно отзывается Джуффин. Наглый, довольный собою, победивший лис. Впрочем, лисы не ставят ловушек.
- Отчего все-таки? – я тоже умею быть настырным. – Не нужно только говорить мне о том, что кровь Лойсо и весь он ядовит. Моя кровь тоже ядовита, вам ли не знать.
На мгновение Джуффин позволяет себе выглядеть почти смущенным. Вранье, конечно.
- Скажем так, я не был уверен, что эти яды друг друга нейтрализуют, - говорит он, и я слышу фальшь в его голосе. А он знает, что я слышу, и быстро добавляю. – Ну и, признаться, зрелище заслуживало того, чтобы я полюбовался им пару секунд. Но вряд ли дольше. Пей, сэр Шурф, осталось всего полчашки.
Последняя порция зелья превращает меня самого в воплощение горечи, но страдает не тело. На самом деле, это даже не страдание. Это острая, невыразимая печаль о всех скорбях этого мира.
- Какой же должна стать жизнь, которую помогает спасти такая невыносимая горечь? – спрашиваю я больше у себя, чем у Джуффина. Я знаю, какой будет моя жизнь на ближайшие триста, а то и пятьсот лет. Получить в подарок Лойсо Пондохву, как какую-то шкатулку или тюрбан – не сомневаюсь, это особенный юмор, и не сомневаюсь, что за оставшееся время Джуффин придумает обстоятельства, в которых следует вручать подобный подарок. Не сомневаюсь, он выдумает что-нибудь необычное. Такое, чтобы я снова чувствовал, как сейчас, глубокую скорбь и понимание. Не злобу, не обиду – простое смертельное сожаление о том, что мир несовершенен и ничего не бывает навсегда. Или до конца. Или хотя бы достаточно.
- А ты как думаешь? – отвечает Джуффин. – Совершенно невыносимой. Но не сомневайся, сэр Шурф, со временем ты привыкнешь. А потом тебе понравится.
И он прав.
-2-
Сначала случается запах. Не обладая врожденными талантами нюхача, я все же в высшей степени чувствителен к запахам. Это, несомненно, причиняет известные неудобства, но порой оказывается преимуществом – вспомнить хотя бы то давнее дело о заговоренной шкатулке с кумонскими благовониями. Тогда только тень запаха, случайно уловленная мною на чужом лоохи, в рыночной толпе, привела нас к несчастному воришке, уже практически отдавшему свою искру и самую жизнь этому грешному вместилищу ароматов.
Но сейчас иначе. Я давно уже отвык от эмоций, не имеющих внятной логической причины, но едва войдя в Зал Общей Работы, начинаю испытывать неясное, но радостное предвкушение.
В первую очередь я подозреваю чей-то умысел. Ритуал призыва, насколько я помню, действовал на меня точно так же, с единственной лишь разницей: теперь я лучше владею собой и не бегу навстречу коварному предчувствию радости, а вхожу в кабинет сэра Халли, чтобы прояснить ситуацию.
Стоит лишь увидеть его, в неурочно ранний час сидящего за кувшином камры, чтобы подозрения усугубились.
Сэр Халли улыбается. Это не редкость. Я достаточно хорошо изучил его за время совместной работы и знаю, как выглядит его лицо в моменты переживаний, которые господин почтеннейший начальник желает продемонстрировать окружающим. Сейчас иначе, и это почти пугает.
- Сэр Халли, - говорю я после положенных приветствий. – У нас чрезвычайная ситуация?
- Да ну? – он потягивается, зевает, и я понимаю: не спал всю ночь. И не первую. Странно, что я не замечал этого раньше. – Ну, можно выразиться и так. Но эта ситуация... да ты садись, сэр Шурф, не маячь на пороге.
Я подчиняюсь. Покорность в мелочах давным-давно уже перестала колоть мое сердце, и Рыбник привык, и я сам. Это незначительные уступки, не более того.
- И все-таки, - настаиваю я. Смутное ожидание радости, тянувшее меня летать и смеяться, усиливается многократно, стоит лишь моему лицу оказаться на одном уровне с лицом сэра Халли. Ощущение исходит от него. Вероятно, и атака направлена на него, а я лишь невольно поймал отголосок заклятия.
Или зелья. Я не слышал о таких, но ощущение усиливается, когда сэр Халли, потянувшись, забрасывает полу лоохи за плечо. Очевидно, я слишком внимательно смотрю на него. И слишком заметно втягиваю ноздрями воздух.
- Что это с тобой, сэр Шурф? – ухмыляется он. Вот теперь это нормальная, правильная ухмылка. Но мои подозрения она лишь усугубляет. – Смотришь на меня, как девочка на леденец.
- Не совсем так, - вношу я вынужденные коррективы. – Я не столько смотрю на вас, сколько вдыхаю. Даже в Зале Общей Работы ощущается нечто странное. Какая-то непрошеная радость, - я задумываюсь на секунду, отыскивая правильное определение. – Да, именно непрошеная. Это заставляет меня предположить...
- Да знаю я, знаю, что ты предполагаешь, - перебивает сэр Халли. – Думаешь, у кого-нибудь из грешных магистров хватило наглости сотворить надо мной обряд призыва и я, ломая ноги и путаясь в скабе, вот-вот побегу навстречу своей безвременной гибели?
В подобном ироническом изложении мои подозрения кажутся смешными, но я киваю. Смех не всегда означает неправоту, на самом деле довольно часто бывает наоборот.
- Можешь расслабиться, сэр Шурф, - разрешает мой почтеннейший начальник. – Это, во-первых, никакой не обряд и вообще не тот случай, которого стоит опасаться.
Он замолкает, отпивая камры, и снова на его резкой физиономии появляется ненормальное, почти мечтательное выражение, вызывающее во мне столько тревоги.
- А во-вторых? – спрашиваю я, утомившись паузой. Джуффин Халли – мастер тянуть жилы из тишины.
- Во-вторых, это действительно радостное событие, - сообщает он, - но какое именно – не скажу. Узнаешь еще.
Я не переспрашиваю, уверен ли он. Сэр Халли куда более умелый и опасный колдун, чем я, и безвременная, как он выражается, гибель не входит в его ближайшие планы. В отдаленные, насколько я могу судить – тоже.
- Приношу свои извинения, - я склоняю голову. Неведомо откуда взявшееся радостное ожидание по-прежнему кажется мне выходящим за рамки нормы, но достаточно и того, что Джуффин понимает его источник и не считает его опасностью. – Я позволил себе излишнюю навязчивость.
- Брось, - великодушно отзывается сэр Халли, - ничего навязчивого. Я бы тоже на твоем месте держал нос по ветру и беспокоился, как бы неизвестные злодеи не утащили из-под него мою добычу.
То, что мое намерение убить сэра Халли не стало для него шокирующим сюрпризом, вполне объяснимо. Но то, что он сочтет его поводом для шуток и нередких упоминаний, кажется мне по меньшей мере странным. Это не издевка, он относится к моему решению вполне серьезно и знает, что я еще долго не позволю себе нарушить условия нашего договора, но все-таки это действительно странно, шутить такими вещами.
- Могу тебя удивить еще больше, - предлагает он, улыбаясь во весь рот. Удивительным я считаю уже и то, что его глаза вполне соответствуют губам: улыбаются. Редкий случай. Я киваю, подтверждая готовность удивляться и дальше, и Джуффин разваливается в кресле с самым довольным видом.
- Знаешь, - говорит он, - против обыкновения, этого конкретного чуда тебе осталось ждать не так уж долго. Ты готовься, сэр Шурф, готовься, мой тебе совет. Ничего подобного ты в жизни не видел, и я даже не решаюсь предположить твою реакцию...
Я делаю мысленную пометку. Только что сэр Халли предупредил меня о том, что его чудо требует особой подготовки. Следует уделить больше внимания дыхательной гимнастике – она, очевидно, пригодится как никогда.
И все-таки – как чудо может оставлять запах? Четко ощутимый, ясный, чистый, притягательный. В последующие дни я ловлю себя на том, что стараюсь оказаться к сэру Халли поближе. Иногда запах исходит от его лоохи, иногда от рук, в некоторые дни он кажется пропахшим своим неведомым колдовством насквозь, даже его амобилер, и тот пропитался запахом чуда и, кажется, ездит теперь быстрее сам по себе, несмотря на все усилия Кимпы...
С каждым днем загадка мучит меня все больше. Я не люблю не понимать, Джуффин знает это, но я уверен, что это не намеренная пауза, призванная помучить меня как следует перед тем, как предложить разгадку. Слишком много чести для меня. Сэр Халли просто занят своим чудом, он уезжает со службы раньше обычного, а возвращается – позже. Он даже помолодел до такой степени, что кажется – шаг, и взлетит.
Хельна, и та замечает мои затруднения. В одну из ночей, особенно тревожных - я почти постоянно испытываю настоятельную потребность заняться бесцельным блужданием по улицам, как будто этот грешный запах зовет меня издалека, но, разумеется, не позволяю себе ничего подобного, - она нарушает мое уединение.
- Шурф, - говорит она, запахивая на груди ночную скабу. – Я довольно долго терпела, но это немного слишком, не находишь?
Я задумываюсь. За что Хельна может сердиться на меня? А она именно рассержена. И на мое предложение изложить претензии в более связной форме отвечает кошачьим фырканьем.
- Ты лучше моего знаешь, что дело не в моих претензиях, а в тебе самом, - говорит она. - Прошу тебя, возьми хоть пару дней свободы от забот и посвяти их созерцанию природы. Обычно это тебя успокаивает, и мне тоже не повредит.
Я вынужден признать ее правоту. Хельна мало знает обо мне и почти не интересуется моими делами – и это одно из неоспоримых преимуществ нашего союза, - но даже ее, обычно погруженную в поэтические мечты, достигает эхо моего беспокойства.
Наутро я требую у Джуффина пять Дней Свободы от Забот. Хватило бы трех, но я твердо намерен привести себя в норму созерцанием пейзажей Угуланда.
- Удивительное дело, - комментирует Джуффин, подписывая мое прошение, - все мое войско почти одновременно решило разбежаться кто куда.
Это не претензия и не упрек. Сэр Халли, кажется, даже рад тому, что и я, и леди Меламори, и сэр Кофа не будут мозолить ему глаза, занимаясь прямыми должностными обязанностями. Вывод о его грешном сюрпризе напрашивается сам собой: ждать осталось немного, и Джуффин всецело занят подготовкой, оттого и распускает нас так легко.
- Сядь, выпей хоть камры, - говорит он, невольно входя в противоречие с моими выводами. – Не горит же тебе прямо сейчас уезжать в Угуланд?
- Разумеется, я не испытываю необходимости немедленно покидать Дом у Моста и вообще Ехо, - отвечаю я, садясь. Камра сегодня кажется сладкой, как эльфийская кровь. Странно. Сэр Джуффин отнюдь не любитель переслащенных блюд. – Более того: я, безусловно, могу отказаться от любезно разрешенного вами отдыха вообще.
- Не нужно жертв, - ухмыляется он, пригубив напиток. – Просто между нами назрел разговор по душам, сэр Шурф, не находишь?
Я жду продолжения. Если сэр Халли считает, что у него назрел разговор по душам с кем бы то ни было из господ тайных сыщиков, да и вообще с кем бы то ни было в этом грешном мире, сопротивление будет исключительной и бессмысленной самонадеянностью.
- Так вот, - продолжает он, не делая паузу невыносимой. – Видишь ли, сэр Шурф, мне не хотелось бы тратить время на прелюдии и всяческие реверансы, их я и так получу сполна в замке Рулх во время очередного визита, каковой, кстати, должен произойти довольно скоро... стоп, я не об этом. Скажи мне – ты по-прежнему хочешь меня убить?
Я качаю головой.
- Я не хочу вас убивать, сэр Халли, - произношу я в ответ. – Желание кого-либо убить вообще не посещает меня в течение последних...
- Достаточно, - обрывает он. Прискорбная манера перебивать собеседника в некотором роде полезна, следует это признать. Она в значительной мере экономит время и усилия, требующиеся для того, чтобы выслушать уже известные собеседнику факты. – Желания убить ты не испытываешь, но намерения не оставил – так?
Я киваю.
- Было бы крайне неуважительно с моей стороны изменить такое решение и не уведомить вас об этом, сэр.
Мои слова чрезвычайно его веселят. По крайней мере, сэр Халли закатывается смехом.
- Дырку над тобой в небе, сэр Шурф, - говорит он, отсмеявшись, - да, с тебя бы сталось прислать мне письменное уведомление. Но я, видишь ли, вынужден предлагать тебе драку прямо сейчас. Без предупреждения, так сказать.
- Это алогично, сэр, - отвечаю я. – А я, как вы знаете, отнюдь не являюсь поборником алогичных действий. Уже не являюсь. Вы знаете, как и я, что занимаемая мною должность не предполагает покушений на жизнь непосредственного начальника, за исключением случаев, когда действия такового представляют реальную и несомненную угрозу существованию, благу или здоровью магистра Ордена Семилистника, королю или миру. Но даже в этом случае...
- Придется тебе нарушить эту инструкцию, - безо всякого сожаления о столь прискорбном факте сообщает Джуффин. – Либо сменить намерение. Боюсь, третьего варианта нет.
Совершенно неожиданно я вспоминаю вкус той нечеловеческой горечи, которой Джуффин отпаивал меня после путешествия в мир чужого сна. Воспоминание настолько реально, что я на мгновение чувствую горечь пятками и шеей.
- Почему сейчас? – спрашиваю я. Мы никогда раньше не говорили об этом моем решении. Слова зачастую меняют смысл происходящего, а происходящее было ясно нам обоим и так. – Вы знаете, что мои намерения относятся к весьма отдаленному будущему.
- Да знаю, знаю, - фыркает Джуффин Халли. – Но тут, видишь ли, такое дело: довольно скоро в Доме у Моста появится один смешной варвар из Пустых Земель.
- И какое отношение этот варвар имеет к моим планам? – спрашиваю я, не дождавшись продолжения.
- Самое прямое, - легко отвечает Джуффин. – Тебе и всем прочим придется учить его практически всему – точнее, он будет учиться у вас вполне самостоятельно. Последнее, чего я хочу, так это чтобы мальчик невольно перенял твои самоубийственные идеи.
- Этого не будет, - заверяю я. – Я не противник вам и вряд ли буду в ближайшие лет пятьсот. Как вы могли заметить, я не хожу по Дому у Моста, выкрикивая «Я хочу убить сэра Джуффина Халли». Это могло бы вызвать беспорядки в Малом Тайном Сыске.
- Не сомневаюсь, что ты хорошо прячешься, - отмахивается Джуффин, - но я сам еще не окончательно разобрался с этим грешным варваром, и решил проявить похвальное благоразумие и осторожность. Поэтому выбирай, сэр Шурф. Или в угоду давним событиям ты попытаешься меня убить сейчас, пока у нас обоих есть время и возможность, или проявишь ответное благоразумие и похоронишь этот скелет. Сейчас у меня еще есть время, силы и желание защищаться, не причиняя тебе слишком большого вреда, но...
- Нет, - твердо говорю я. – Это профанация, сэр Халли. Драться с вами сейчас я не буду.
- А зря, - подкусывает он, - может, ты бы и сумел меня зацепить. Я сейчас, как видишь, не совсем в себе.
- Да, - подтверждаю я, - это заметно. Но вы поставили передо мной неразрешимую дилемму, сэр Халли. По крайней мере теми средствами, какими я располагаю, решить ее невозможно, что, конечно, не означает отсутствия решения как такового. Но...
- Но придется тебе отказаться от одного из решений, - Джуффин поднимает обе ладони в воздух, покачивает ими, как чашками весов. – До сих пор я позволял тебе держать этот камень в рукаве лоохи, теперь ситуация изменилась.
Я молчу, принимая решение, которое невозможно принять. Джуффин оставляет мне единственный выход: нарушить слово, данное себе самому. Договориться с собой – это всегда тяжелее, чем с кем-то другим. Никогда не понимал, как может быть иначе. Неувязка мучительна, как любой диссонанс, она трещиной прорезает мою приросшую личину, и обнадеженный Рыбник требует от меня решить дело самым простым и ясным способом. Броситься и убить – или быть убитым, что более вероятно, но только не терзать себя неразрешимой задачей.
- При всем уважении к вам, сэр Халли, - говорю я, - вы требуете невозможной вещи.
- Не в первый раз, - легко отвечает Джуффин, - до сих пор ты справлялся. Не вижу, в чем разница. Разве что до сих пор тебе приходилось принимать вызов, брошенный внешними обстоятельствами или твоим собственным неумением, а теперь ты находишься ровно посередине между дурацкой детской обидой на слишком сильного и хитрого меня и ответственностью, которую сам же и принял. Что выберешь, сэр Шурф?
Будь я тем, кем был раньше – сломался бы сейчас. Хорошо же начинаются мои пять Дней Свободы от Забот...
- Я не стану выбирать, - говорю я. – Вы ставите передо мной неразрешимую задачу – вам ее и решать. Думаю, это справедливо.
Вместо ожидаемого нажима я получаю почти сочувственный взгляд.
- Ну хочешь, - говорит сэр Халли совершенно с теми же интонациями, с которыми когда-то обещал подарить мне Лойсо Пондохву, - я решу за тебя? Не самый интересный способ, как по мне.
- Не хочу. Вообще – это не вопрос желаний, - отвечаю я, устав от этого безумного разговора. – Делайте как считаете нужным, сэр Халли.
Вместо ответа он выдвигает ящик своего стола, вытаскивает из него узкий флакон, сплошь покрытый узором, и встряхивает его – напоказ, чтобы я видел.
Чтобы спросил; и я спрашиваю.
- Что это?
- А, ерунда, - весело сообщает Джуффин. – Маленькая темница для твоего решения. Пусть полежит до поры под пробкой. Обязуюсь вернуть его тебе, как только... ну, скажем, как только ты будешь готов.
- Как только я буду готов или как только вы сочтете, что я готов? – уточняю я, и Джуффин морщится, утомленный моим занудством.
- Как только ты сумеешь перерасти свою глупую привычку непременно следовать однажды принятым решениям, - говорит он. Это удивительно.
- И что я должен делать? – спрашиваю я, глядя на флакон. Крышка его плотно завинчена. – Выпить содержимое?
- Да нет, - Джуффин пожимает плечами. – Всего-то согласиться одолжить мне свое решение. На время. Лови!
И он бросает мне хрупкую стеклянную темницу прежде, чем я успеваю осмыслить услышанное. Я ловлю – и все. Ничего не меняется.
- Ну вот, - Джуффин удовлетворенно протирает отнятый у меня сосуд полой лоохи, прячет в стол. – Теперь поезжай любоваться на красоты местных пейзажей, ты и так засиделся у меня, сэр Шурф.
Я поднимаюсь.
- Вынужден признаться, что ваша техника не сработала, - говорю я. – Я по-прежнему помню о своем намерении и...
- Еще бы ты не помнил! – ухмыляется Джуффин. – Как, хотел бы я знать, ты сможешь перерасти то, о чем забыл? Не тревожься, сэр Шурф. Все сработало, как и должно было. Иди, иди.
И я иду. Запах, изводивший меня все эти дни, по-прежнему дразнит ноздри. Но за городом это проходит, и я провожу почти четыре дня в полном благодушии и осмысленном созерцании мира.
К концу этой передышки меня настигает зов сэра Джуффина, и приходится возвращаться в столицу так быстро, как это вообще возможно. С происходящим в доме сэра Маклука я смиряюсь лишь благодаря тому, что сэр Мелифаро, по счастью, молчит.
А с обещанным варваром, представленным мне и глядящим на меня во все глаза, с нашим новым сотрудником – одним словом, с сэром Максом я смиряюсь сразу же.
Это был его запах.
-3-
- Сэр Халли, - произносит Шурф Лонли-Локли, - не могли бы вы уделить мне дюжину минут своего времени? Должен сразу предупредить, что речь пойдет не столько о рабочих проблемах, сколько...
- Магистры, парень, заходи уже, - отвечаю я, давя невольную ухмылку. – Я уже тебе уделяю время и, заметь, пока еще понятия не имею, что за дело привело тебя в такую ажитацию, а первую минуту мы с тобой уже благополучно потратили.
- Ажитацию? – повторяет этот невозможный парень, плотно закрывая за собой дверь. – Что же, это в некоторой степени правда, хотя я имею основания полагать, что в нашем ведомстве никого не удивишь буйными проявлениями чувств, и моя манера вести себя – не из самых худших.
Мне приходится ухмыльнуться – только ради того, чтобы не заржать в голос.
- Да уж, - говорю я, - если ты, сэр Шурф, примешься бегать по Дому у Моста, размахивая руками и прочими доступными способами выражая переполняющие тебя чувства – это, пожалуй, будет поводом для массовой паники.
- Совершенно верно, - отвечает он, устраиваясь в кресле. Совершенно ровная спина, и как только к вечеру не каменеет? Впрочем, может быть, она и каменеет, просто я не выяснял. Должна, в конце концов, у парня быть хоть какая-то личная жизнь, не отягощенная вниманием начальства?
Я даю ему еще один небольшую передышку, принимаясь набивать трубку. Шурф быстро соображает, иначе и быть не может, но паузу перед началом разговора воспринимает как жест доброй воли и признак хорошего воспитания одновременно. А мне несложно. В принципе, я уже примерно представляю, что за беда привела его в мой кабинет, и нетерпеливое любопытство уступает место интересу исследователя.
- Мне интересно, - честно сообщаю я, - в каких выражениях ты донесешь до меня свою версию нашей маленькой проблемы. Лучше бы в простых. Люблю, знаешь ли, лаконичный стиль изложения.
Он кивает и аккуратно складывает руки поверх лоохи. Толстая кожа защитных перчаток еле слышно скрипит; мне нравится этот звук. Сам Шурф мне тоже нравится, вот прямо с первой минуты знакомства – и очень жаль, что все у нас получается через менкалий зад, кроме работы и чудес.
С другой стороны, работа и чудеса – это главное. Они куда важнее глупого прошлого, неуклюжего настоящего и неопределенного будущего. На этой оптимистической ноте я, наконец, закуриваю – и Шурф, верно истолковав это как приглашение начинать, произносит:
- Как вы знаете, сэр Халли, в число моих недостатков никогда не входила склонность к чрезмерной личной привязанности к коллегам.
Ну что же – я снова не ошибся. Вообще это не слишком хорошо, ошибки нужно делать регулярно, просто чтобы не терять навыка. Честно говоря, сейчас я предпочел бы ошибиться не только по этой причине, но ничего не поделаешь.
- И кому же из коллег повезло завести с тобой чрезмерно близкие отношения? - спрашиваю я, заранее зная ответ. – Заметь, когда я говорю «повезло», я имею в виду именно везение, притом нешуточное. До сих пор ты был в этом отношении вполне непрошибаем.
- Да, - подтверждает он, не меняясь в лице, - но до сих пор я не предполагал, что внезапно окажусь связанным дружескими узами с варваром из Пустых земель, к тому же одаренным таким даром привлекать к себе сердца. Джуффин, отчего вы смеетесь?
Так я тебе и признался, парень.
- Скажем так, - отхохотавшись, признаюсь я, - я-то ожидал чего-то в этом роде, и теперь незатейливо радуюсь своей правоте. Такой повод для смеха укладывается в твои представления о мире?
Судя по этой каменной физиономии – не слишком. Да я в общем и не сомневался.
- Но вот что особенно интересно, - продолжаю я, - так это то, что ты едва ли не впервые явился ко мне с просьбой помочь в таком почти интимном деле.
- Второй раз, - невозмутимо напоминает он. – Первый касался моего брака.
Верно, было такое. Тогда этот серьезный сэр явился ко мне в полной уверенности, что не имеет права менять семейное положение без моей визы, и мне было проще дать ему разрешение, чем переубеждать. Такой уж он, сэр Шурф.
- Надеюсь, жениться на бедном варваре из Пустых земель ты не собираешься, - язвлю я, пытаясь сбить пафос момента до уровня, когда меня не будет тянуть расхохотаться во всю глотку. Второй раз за полдюжины минут – это, пожалуй, перебор. – Парень и так носится по Ехо с глазами навыкате, то и дело радостно изумляясь тому, как тут все устроено. После брачного предложения в твоем исполнении он вполне может лопнуть от изумления.
- Ну что вы, сэр, - с упреком произносит Шурф, - я совершенно не собираюсь менять свой статус женатого по всем правилам человека. К тому же и Хельна будет весьма недовольна, и сам я не считаю приемлемым подобную брачную связь. Но...
- А, есть еще какое-то «но», - констатирую я. – Дай-ка я угадаю, сэр Шурф. Сэр Макс довольно буйно выражает свое восхищение всем вокруг, и тебе тоже досталась хорошая порция его восторгов – так?
Шурф кивает, и я продолжаю.
- В его присутствии сложно не чувствовать себя так же, как если бы в полу лоохи был зашит Кристалл Радости размером с ладонь. Да ты не стесняйся, сэр Шурф, я сам себя так чувствую. Такое уж он создание, придется привыкать. Но вот что ты от меня-то хочешь – этого я так пока и не понял.
Невероятно, но наша штатная Истина на мгновение поджимает губы почти смущенным движением. Будто удерживает готовые сорваться слова, и я вижу, что каждое из этих непроизнесенных слов горячо на ощупь до такой степени, что жжет губы изнутри.
- Я намереваюсь получить ваш совет, - говорит он, несколькими вдохами приведя себя в порядок. Идеальный, несокрушимый, обреченный рассыпаться порядок. Так уж обстоят дела с идеалами: всегда однажды случается что-нибудь, что вынуждает их развалиться, и чем жестче и безупречней был идеал, тем больше от него грохота и пыли. – Относительно сэра Макса. Вы знаете его лучше, чем кто бы то ни было, - он задумывается еще на долю секунды, - и лучше, чем он сам. По крайней мере, у меня сложилось именно такое впечатление.
Правильное впечатление, но об этом тебе тоже знать рано, - думаю я. Искушение поиграть в идиота велико, но не до вечера же нам тут сидеть, дырку надо всем в небе. Того и гляди сам предмет обсуждения заявится в Дом у Моста раньше срока, почуяв неладное. С Шурфа станется обсуждать Макса в его присутствии, .а где потом я буду ловить свое чудесное создание, одни магистры знают.
- А сам-то ты чего хочешь? – спрашиваю я, заранее зная ответ. – Друзьями вы сделались без моей неоценимой помощи, значит, дело серьезней?
Шурф серьезно кивает, и меня снова накрывает этим ощущением: будто передо мной сидит человек, пылающий изнутри. Раскаленный добела ледник. Зрелище завораживающее, даже немного обидно, что это не я тому причиной. Конечно, Рыбника я доводил и не до такого, но вот с сэром Шурфом Лонли-Локли у нас все никак не сложится.
- Я не уверен в намерениях сэра Макса, - чопорно произносит он. Как старая дева, которой предложили, наконец, замужество, напугав и смутив до полусмерти. – Мне представляется вполне вероятным вариант взаимной ошибки в трактовках действий и слов. Я даже планировал проконсультироваться у сэра Манги Мелифаро, но в настоящий момент он занят семейными делами и не может, к сожалению, уделить мне даже получаса, а идея получить нужные мне данные у его сына кажется мне дурной.
- Это верно, - хмыкаю я, - сэр Мелифаро наговорит тебе, пожалуй. Если все-таки решишься спрашивать у него – дели все, что услышишь, на дюжину. Нет, учитывая личность сэра Макса, хватит и полудюжины. Все же он чудо.
Шурф кивает с таким видом, что мне становится почти жаль его. Бедолага, конечно, но ведь сам виноват. Не нужно было так увлекаться чужим чудом, моим чудом – а мне, пожалуй, не стоит так явно ревновать. Но это трудно, даже для меня. Дырку в небе над этим миром, когда Макс глядит на Шурфа во все глаза и только что слюну не пускает, как голодный на лепешку, попробуй-ка удержись от ревности! Дело тут не в любовных играх, конечно, эти двое будут танцевать друг вокруг друга до бесконечности, ну или пока Макс не отвлечется на что-нибудь еще более впечатляющее, чем наш сэр Шурф, но все равно в Доме у Моста начнется бардак еще худший, чем обычно. Собственно, он уже начался.
- Послушай, сэр Шурф, - говорю я, решив не тянуть больше. – Хочешь совет – держи. Оставь сэра Макса в покое. Да не дергайся ты так, парень! Оставь его в покое означает всего лишь «не торопи события». Мальчик прибыл из далекого и странного места, ему все внове. Дай ему опомниться немного, и он сам все решит. Думаю, даже сообщит тебе во вполне недвусмысленных выражениях, что он там себе нарешал. Трясти яблоню по весне – глупо, это даже последний ландаландский фермер знает.
- Верно ли я вас понял, - уточняет этот невозможный парень, - вы имеете основания полагать, что сэр Макс со временем сам определит и степень дозволенной близости, и ее формы, и объект?
- Точно, - выдыхаю я вместе с последним клубом дыма и поражаясь способности Шурфа выражать простые вещи столь изощренным образом. – И должен тебе сказать, шансы у тебя неплохие. Сэр Макс любит зрелища, достойные эпоса, так что за ваше взаимопонимание я почти спокоен.
- Да, он прочел мне лекцию о богах Пустых Земель, - задумчиво сообщает Шурф, - моя фамилия показалась ему созвучной имени странного бога Локи. Благодарю вас, сэр Халли, вы чрезвычайно мне помогли.
Разговор явно катится к завершению, но что-то меня останавливает от того, чтобы хлопнуть ладонью по столу и объявить партию завершенной.
- Послушай-ка, сэр Шурф, - говорю я, - все это необыкновенно здорово и прекрасно, но как ты собираешься дожить до этого момента в здравом уме? Сэр Макс при всей его щедрой удаче и нетерпении крайне редко смотрит на то, что происходит у него под самым носом. Ожидание может затянуться на годы, а ты уже сейчас еле держишься. Я прав?
Я мог бы и не спрашивать. Просто посмотреть, даже не на этот раскаленный и ледяной камень перед собой, а в зеркало. Но мне-то терпеть легче, да и зверь внутри меня куда разумнее, чем Шурфов Рыбник...
- У вас есть варианты решения этой проблемы? – спрашивает Шурф, изучая собственные сложенные руки. – Помимо очевидного, которым пользуюсь я.
Знаю я, каким он пользуется. По восемь часов в день дышать, как научили, а когда рядом сэр Макс – напротив, стараться не вдыхать. Допустим даже, Шурф со временем принюхается, но ведь Макс, дырку над ним в небе, не только пахнет! Он смеется, говорит, жрет, как не в себя, сыплет словечками иного мира, он все тут поставил с ног на голову – или с головы на ноги, как поглядеть, - и за неполный месяц влез в сердце каждому, кто с ним общался, и к каждому – отдельным, неповторимым способом...
- Есть, - говорю я. – Тебе тоже стоит, как ты там сказал?.. а, определить степень, форму и объект дозволенной близости. Временной, конечно.
Хвала магистрам, Шурф не дурак и никогда им не был. Он думает всего пару секунд, кивает и произносит:
- Мне придется покинуть вас на минуту. Шкатулка для перчаток осталась в моем кабинете.
Ну нет, - думаю я, - за эту минуту ты себе надумаешь еще с десяток вариантов. А я хочу именно этот. Как бы там ни было, другой путь хоть немного сбросить напряжение – и не только по отношению к Максу, но и наше, на двоих, - у нас появится еще ох как нескоро.
- Останься в них, - приказываю я, и Шурф подчиняется. Он даже не снимает тюрбана, просто поднимается из кресла и принимается раздеваться, спокойно и методично, как если бы был в собственной спальне и готовился лечь спать. На сложенном лоохи – ни складки. Я гляжу на это неторопливое разоблачение с нетерпением, но пока не делаю ни шагу. Не так часто мне доводится видеть тень того эльфийского мальчика, что засыпал, напившись моей крови, и так давно ушел... если бы насовсем. В том и беда, что он то и дело напоминает о себе, и оттого прошлое никак не станет прошлым.
Я выбираюсь из-за стола не раньше, чем Шурф выпрямится – голый, длинный, весь белый, как мраморный, - и постоит так пару секунд. Ему тоже надо решиться окончательно прежде чем я наложу на него руки.
На ощупь он горячий, я не ошибся. Пылающий, и полностью возбужденный, одного прикосновения хватает, чтобы меня тоже повело. Я тянусь к плотно сжатым губам и получаю недоуменный взгляд. Грешные магистры, сэр Шурф, и как тебя только Хельна терпит?
Целоваться он не умеет совершенно. Поцелуй – это танец, а как танцевать, если партнер решил застыть неподвижной статуей?
Впрочем, на прикосновения рук Шурф реагирует с немалым энтузиазмом, и я решаю, что пока, для первого раза, хватит и этого. Мы тут не ради удовольствия, в конце концов, отплясываем, а чтобы дожить, не свихнувшись, до той сладкой минуты, когда сэр Макс, наконец, определится.
От каждого прикосновения ладоней Шурфа колотит мелкой, изо всех сил сдерживаемой дрожью. Это ж сколько ты терпел, парень? А я сам? У тебя хотя бы Хельна есть, бедная женщина, ей тоже в последнее время несладко пришлось, не сомневаюсь.
Шурф не виляет бедрами, это несолидно и вообще ему не к лицу. Но очень хочет. С ритма дыхания, впрочем, не сбился, ну да это не за горами.
- На ковер, - тихо приказываю я. Уложить сэра Лонли-Локли на свой рабочий стол – заманчивая идея, но там полно самопишущих табличек, и я неизбежно заработаю строгий взгляд и лекцию о неподобающем обращении с рабочей документацией, а это сейчас было бы как нельзя некстати. На ковер – это тоже, в общем, риск, помню я его выверты с Лойсо... стоп, об этом тоже сейчас не вовремя.
Против ожиданий, Шурф беспрекословно делает что сказано. Ладони и колени погружаются в длинный ворс ковра, спину этот невыносимый обалдуй держит ровно, хоть камру ставь. Если б не дрожь и не член, прижавшийся к животу, я бы мог заподозрить полное безразличие, но от безразличия что он, что я далеки так же, как от Южного Континента.
- Я готов, сэр Халли, - с бесконечным терпением сообщает он. Да знаю я, что ты готов. Просто впервые в жизни занимаюсь любовью с этаким чудовищем, так и старческую слабость заработать недолго.
Он совершенно сухой и сжатый, и еще невыносимая пара минут уходит на то, чтобы сделать его хоть как-то пригодным к процессу.
- Расслабься, что ли, - ворчу я, пытаясь вставить и шалея от того, как, оказывается, это бывает, когда сразу за наглухо запертой и почти враждебной границей тела внезапно обнаруживается нежное и горячее, беззащитное нутро. Шурф делает пару глубоких вдохов, и это помогает. Похоже, он себя просто заставил расслабиться где следует, ну и таланты у парня.
Дает он тоже фантастически. Не шевелясь, только играя внутренними мышцами – сто процентов гарантии, вычитал этот способ где-нибудь в древнем трактате о любовных техниках, а может, у Хельны подсмотрел, - и совершенно беззвучно. Я-то обычно громко выражаю чувства, и до сих пор с любовниками и любовницами мне в этом смысле везло, но этот тип молчит, как зашитый, и это провоцирует. Так и хочется укусить за затылок и выебать без столичных экивоков и ухищрений. Я ведь и вправду простой кеттарийский парень... был когда-то. Давно. Но недостаточно давно, чтобы не помнить, как это бывает – с размаху, быстро, жестко и хорошо.
Так и получается. Шурф подо мной как неуступчивая скала, каменеет все больше, в ладони тоже словно камень, я делаю всего-то пару движений, и тут его, наконец, прорывает.
- Ма-а-а-акс! – стонет он, не сдержавшись всего лишь на крошечную долю секунды, и этот хриплый полузадушенный вопль мгновенно обрывается. Очень вовремя, честно говоря. Я понимаю, конечно, что сам сейчас не тяну роль романтического любовника, что это больше для дела, но до сих пор никто из тех, с кем я спал, не орал подо мной чужое имя. Лучше бы и впредь такого не было.
С другой стороны, - остывая от оргазма и гнева, думаю я, - Макс, это еще не худший вариант. Вот если бы он принялся звать Лойсо, я бы его, наверное, удавил прямо тут, а Макс – это еще куда ни шло. Макса я сам чуть не позвал в самый последний момент. Вот это был бы дуэт, глупее не придумаешь.
- Сэр Халли, - все еще стоя в предписанной позе, заявляет эта моя головная боль, - вы снова смеетесь. Учитывая ситуацию, следует ли расценивать это как признак удовольствия или вы, напротив, пытаетесь выразить неудовлетворение?
Мне до смерти хочется уткнуться лицом Шурфу между лопаток и ржать, ржать до кровавых соплей и слез, до беспамятства. Но этого нельзя. Не он один тут вынужден сохранять постоянный самоконтроль.
- Как признак душевного благополучия, - отвечаю я. – Вот если бы я принялся читать тебе любовную лирику уандукских поэтов, у тебя был бы повод для беспокойства, а так – все в порядке.
- Хорошо, - отвечает он и делает едва заметное движение бедрами. Я его отпускаю, резво нацепив на лицо подходящее случаю выражение, обтираюсь захваченной со стола салфеткой, привожу в порядок одежду. Шурф занимается тем же, попутно ликвидируя влажное пятно на ковре, и спустя пару минут мы оба выглядим так, словно ничего не случилось. Отчего-то от этого тошно. Ну вот зачем, почему ему нужно обязательно быть таким чудовищем?
Впрочем, я и сам не лучше. Так уж вышло. Камры я ему, впрочем, предлагаю. Не то чтоб я был любителем долгих церемоний, но выставлять сэра Шурфа из кабинета сразу же после того, как он побывал подо мной, кажется мне невежливым.
Надо полагать, он считает так же, потому что соглашается. Мы пьем камру, и я думаю, что ошибся. Я действительно думал, что однажды он сможет отпустить давнюю обиду, смириться с тем, что в чем-то я оказался удачливее, объяснить себе, что я мог иначе, но так, как получилось, получилось лучше для него самого, но он просто загнал свой гнев поглубже, запер на десяток замков и сделал вид, что забыл о нем навсегда. Паскудно, в общем, получилось. И от того, что мы так хорошо и качественно сбросили напряжение, лучше не стало. Кажется, даже больше запуталось.
Грешные магистры, мало мне проблем, так еще и штатный Мастер Пресекающий твердо вознамерился однажды меня пришибить! Он-то вознамерился, а мне что делать? Ну забрал я его решение до поры, но ведь верну, куда деваться. И убью, а не хочется. Я к этому чудовищу испытываю почти отцовскую нежность, кому сказать – не поверят...
- Если вдруг потребуется еще, - говорю я, приканчивая остывшую камру, - обращайся без стеснения. Лучше так, чем...
Я не договариваю. Нет необходимости. Шурф и так меня прекрасно понял. Он ставит чашку, поднимается.
- Я весьма признателен вам, сэр Халли, - благодарит он. – И не премину воспользоваться вашим разрешением.
Грешные магистры! Он что, действительно пошутил?! Я беззастенчиво гляжу ему вслед, пытаясь поверить в невозможное.
Может быть, все не так уж безнадежно? Хорошо бы. Я ожидал, конечно, что с появлением Макса вся жизнь пойдет иначе, но что настолько иначе...
Одним словом, я шлю зов в Обжору Бунбу, и сэр Макс, когда появится на службе, обнаружит на столе тяжелый поднос. Мне несложно, а ему приятно.
Заслужил.
Окончание в комментариях.
Фэндом: цикл книг о Ехо Макса Фрая.
Пейринг: Джуффин/Шурф, Джуффин/Шурф/Макс, Шурф/Лойсо, Лойсо/Макс.
Рейтинг: NC-17
Жанр: драма
Дисклеймер и саммари: серия кинковых зарисовок, внезапно оказавшихся частями одной истории. Вольное обращение с каноном, секс в измененном состоянии сознания, групповой секс, намеки на каннибализм (но никого не съели).
Закончен.
Автор арта, коему я выражаю искреннюю благодарность - Sarkana
Арт
-1-
- Да-да, я знаю, что ты хочешь меня убить, - отзывается Лойсо. Голос у него – как у взрослого человека, которому в десятый раз кряду докучает невоспитанное дитя с требованием конфеты. – Но у меня, уж не сердись, другие планы.
Рыбник бесится во мне, как и положено беситься тому, чью клетку приоткрыли на тщательно отмеренную, полезную и необходимую пядь. Недостаточно, чтоб вырваться, но чтобы учуять запах свободы и рвануться - вполне хватит.
Я позволяю. Совсем немного, чтобы Лойсо поверил. Впрочем, он не верит никому и ничему: его не посадишь в клетку. По крайней мере, моей фантазии не хватает на то, чтобы вообразить такой маловероятный с точки зрения законов мира вариант.
- Не говори со мной так, будто я докучаю тебе, Лойсо! – рычит Рыбник.
Лойсо явственно вздыхает в ответ. Мол, и рад бы, но что поделать, если так оно и есть? Я уже готовлюсь к очередному яростному рывку своего бешеного прошлого, готовлюсь прихлопнуть дверцу клетки, это пригодится, когда мой собеседник выскажется вслух, но слышу совершенно другое.
Настолько другое, что даже Рыбник притихает.
- Послушай-ка, а другие варианты тебя не устроят? – миролюбиво спрашивает Пондохва, и я на миг теряюсь. Рыбник заорал бы: никаких других вариантов! Я хочу твоей крови! Но ведь Лойсо знает, что я не такой уж безумец, как судачат по трактирам...
- Какие? – жадно спрашиваю я. Мне на самом деле интересно.
Безмолвная речь не слишком хорошо приспособлена для передачи чувств, но Лойсо удается зловредно хихикнуть. Именно зловредно, иначе это не назовешь.
- Что, твой кеттарийский дружок ни разу не рассказывал тебе, что кровь – только одна из жидкостей, текущих в теле?
Похоже, - думаю я, давя разочарование, - Лойсо так надоели мои призывы появиться, что он решил разозлить меня как следует и тем заработать передышку. Но ведь это глупо: разъяренный насмешками человек тем более хочет добраться до обидчика и перекусить ему глотку. Впрочем, Лойсо должна быть приятна беспомощная ярость других.
- Ты говоришь о моче? – спрашиваю я. Это наиболее очевидный вариант; в некоторых книгах изложены малоаппетитные подробности о жителях Пустых Земель, шаманы которых пьют менкалью мочу ради транса. Очевидно, Лойсо имеет в виду именно это – и прекрасно представляет реакцию Безумного Рыбника на такое предложение.
Лойсо снова меня удивляет. В основном – жалостью, вполне ощутимой в интонациях. Даром что Безмолвная речь мало подходит для передачи чувств собеседника, Пондохва и тут нарушает правила. Это повод поразмыслить потом, на досуге. Сейчас есть дела поважнее.
- Нелегкая у тебя жизнь, - говорит Лойсо. – Вообще-то я говорил несколько о другом, но если тебя так привлекает именно моча, я как-нибудь поссу на твою могилу.
Нарочитая грубость выражения явно наиграна. Я в замешательстве жду продолжения, поскольку действительно не понимаю, о чем он. Не плевать же он в меня собрался? И не оплакивать мою глупость? Рыдающий Лойсо Пондохва – это практически конец мира, как ни крути.
- Я спрашивал о другом, - повторяет Лойсо. – Крови своей я тебе, понятное дело, не дам, не заслужил. А чего другого – можешь попытаться заработать. И не притворяйся оскорбленной невинностью, поздно уже. Да и в жилах твоих течет не только человеческая кровь.
Только сейчас я понимаю, о чем он говорит и что мне предлагает. Выбор очевиден, но согласиться сразу означает вызвать у Лойсо подозрения.
- А тебе-то это зачем? – спрашиваю я, сочтя паузу достаточной. – В твоих жилах тоже кровь кейифайев?
- Все-таки ты не такой безумец, каким хочешь казаться, - задумчиво отвечает Лойсо, но это не подозрительность, а всего лишь констатация известного ему факта. – Стал бы сумасшедший спрашивать меня о мотивах! Но я не стану утолять твое любопытство, мне лень. Да или нет?
- Да, - выдыхаю я. Чтобы дать кому-нибудь семя, нужно как минимум появиться рядом. Того мне и нужно. – Когда?
- Не терпится? – подсмеивается Лойсо. На мгновение мне делается почти больно от самоконтроля, но даже Рыбник уже понимает, что это не издевка. Лойсо порой ухитряется быть искренним, это одно из его смертельно опасных чудес.
- Иди уже, - требую я. – Или струсил? Все-таки зубы у меня острые, и я, ты знаешь, иногда ем своих жертв.
- Да, я в курсе, - отвечает Лойсо, и появляется. Точнее, я просто внезапно понимаю, что он рядом. Он не касается меня, и я по-прежнему вижу над собой потолочные балки, но не могу пошевелиться. В точности как тогда, когда Чиффа поймал меня на Зеленом Кладбище Петтов. И дело тут не в заклятии, не в тайной магической технике.
Я знаю – чувствую всей кожей, как дождь или холод, - что рядом со мной сейчас самое прекрасное существо во вселенной. Убить его или даже помыслить о таком – самая потрясающая глупость, какую только может вообразить ущербный человечий разум. Все равно что всерьез размышлять о том, как бы убить солнце, или землю, или...
Лойсо делает пару шагов из-за моего изголовья, наклоняется, и я вижу его лицо. Просто поразительно, насколько мы похожи! На мгновение мне даже кажется, что он – мой настоящий отец, но это, конечно, несусветная чушь, у такого восхитительного, безупречного существа не может быть...
- Вот и все, - негромко говорит Лойсо. Я вижу, как шевелятся его губы, и остро и яростно мечтаю только об одном.
Дотронуться. Сожрать и тем забрать его себе навсегда у меня не выйдет, я слишком слаб и несовершенен, но дотронуться...
- Перчатки, - мягко напоминает Лойсо. Он, конечно, читает мои мысли без всякого колдовства, они просто написаны на моем окаменевшем от счастья лице. Я совсем забыл о перчатках, и теперь острый стыд и раскаянье кусают меня в точности так же, как сам я кусал свои руки – от бессилия, давно.
Хорошо, что я так долго тренировался в сложном и опасном искусстве обращения с перчатками. И плохо, что эти тренировки были посвящены такой бессмысленной цели. Убить Лойсо Пондохву! Сейчас даже подумать об этом смешно. Я освобождаю руки намеренно медленно, сгорая от нетерпения, но мне хочется хотя бы попытаться заслужить тень, подобие уважения этого невыразимо прекрасного существа, склонившегося сейчас надо мной.
Именно это меня и спасает. Я никогда не обращался с Перчатками Смерти небрежно, или, вернее, я натворил достаточно глупостей, пытаясь заполучить их, чтобы продолжать это постыдное занятие сейчас. На то, чтобы аккуратно снять их, уходит не менее минуты, и эта минута приносит свои плоды. Я начинаю понимать. Я, кажется, даже способен сказать что-то кроме «Лойсо, делай что хочешь, только не уходи!».
- Ты... используешь на мне любовную магию?
Мое горло скрипит, не желая производить на свет такое смехотворное обвинение. Зачем такому прекрасному созданию дополнительные ухищрения? Но ведь я никогда никого так не любил, как люблю его сейчас, и это несоответствие занозой засело во мне, как бы я ни старался его отбросить. Сейчас Лойсо скажет «нет», и я поверю, и тогда уже ничто не помешает мне наслажда...
- Нет, - говорит Лойсо, и благодарная нежность вспыхивает во мне, растворяя дурацкое подозрение. – Ты просто видишь во мне свой недостижимый идеал, сэр Шурф. Как и все другие. Жалко.
От изумления я даже ухитряюсь сесть на постели. Теперь я вижу Лойсо не перевернутым, вздрагивающим отражением, как в воде, но смотрю ему в глаза. В прекрасные глаза, которые, кажется, ежесекундно меняют цвет, хоть это и невозможно. Впрочем, это действительно иллюзия: дрогнув несколько раз, цвет останавливается, приобретает глубокую синеву. Длинные светлые ресницы – как золотая оправа для камней, а ведь когда-то это сравнение, вычитанное в балладе времен королевы Вельхут, казалось мне напыщенным и смешным. Я просто не знал, что так действительно бывает.
Неудивительно, что у Лойсо столь недовольный вид. И тем более неудивительно, что он знает толк в одиночестве. Кто сумел бы быть рядом с кем-то, теряющим дыхание от одного лишь твоего вида?
Это соображение заставляет меня собраться, насколько возможно.
- Ты жалеешь о том, что вызываешь такое восхищение? – спрашиваю я, и это, кажется, правильная мысль. Лойсо чуть заметно пожимает плечами – прекрасным, скупым, великолепным движением, - и я принимаюсь дышать размеренно, заставляя себя опомниться окончательно. Конечно, это невозможно, но я не могу не попытаться достичь невозможного. – Но ведь ты не сам по себе таков. Если бы ты был таким от рождения, ты давно стал бы кем-то вроде мертвого арварохского бога, но только живым.
- Это верно, - он садится рядом со мной, по-прежнему не касаясь меня и не позволяя коснуться. Впрочем, я уже в достаточной степени контролирую себя, чтобы заставить упрямые руки лежать ровно, а не тянуться к этому сокровищу. – Но, видишь ли, маски прирастают. Таково общее свойство масок, и тебе об этом известно едва ли не больше моего.
Я качаю головой. Нет. И дело тут не в восторженном поклонении, остатки которого все еще плывут по моим жилам и сжимают сердце, тут дело в том, что я не могу признать его правоту. Он жил на свете куда дольше моего и, конечно, примерял больше масок.
- Ты должен уметь с этим справляться, - напоминаю я, - иначе одна из этих личин сожрала бы тебя целиком. А это не так.
- С чего ты взял? – заинтересованно уточняет Лойсо. Я размышляю над очевидным для меня фактом, подыскивая самый веский аргумент, и отвечаю:
- Если бы это было иначе, Чиффа не стал бы так гоняться за тобой. Ты был бы ему неинтересен.
- Хм, - отзывается Лойсо, - а что, сойдет за комплимент. Но вернемся к делу. Я правильно понимаю, что отсосать у меня для тебя сейчас едва ли не предел мечтаний?
Я чувствую, как кровь приливает к паху и киваю. Слишком быстро, чтобы притвориться, будто я не заинтересован в процессе, а желаю лишь результата. И все-таки не могу не думать о том, каково это будет, получить вожделенную силу таким способом. Нашу с Чиффой договоренность, конечно, придется похоронить, и он, не сомневаюсь, даже не станет за мной гоняться. Найдет, пожалуй, другого сумасшедшего с перчатками. С собой я тоже договорюсь, но вот честь – она пострадает. Формально я не давал обещания слушаться Джуффина дословно, формально я не буду виновен ни в чем – как бы там ни было, я попросту не могу поднять на Лойсо руки, а все прочее вторично, но...
Лойсо вздыхает еще раз, чуть нетерпеливо.
- Если тебе так будет легче, - говорит он, будто я только что высказал свои колебания вслух, а он из снисхождения к моим трудностям решил пойти навстречу. – Хорошо.
Сразу за этим случается невозможное. Восторг и преклонение, отчаянная любовь, которые я едва мог контролировать дыханием, внезапно исчезают, будто кто-то невидимый отрезал их ножом.
В первую секунду я чувствую обиду. Я никогда не был слишком влюбчив, а уж подобной бури эмоций не испытывал даже в лучшие времена Безумного Рыбника, и сейчас это почти оскорбительно. Такая пустота...
Но сразу же за этим я понимаю, что именно сделал Лойсо, и благодарность, на сей раз вполне естественная, а не вынужденная, едва не заставляет меня сбиться с ритма дыхания.
Он просто убрал эту личину. Теперь он на шаг ближе к настоящему Лойсо Пондохве. Я не настолько глуп, чтобы надеяться увидеть его совершенно настоящим, но все-таки на шаг ближе к истине – это не так уж и мало.
Этого вполне достаточно, чтобы я, наконец, решил оставить мысли о Чиффе и нашем с ним договоре на потом. Нетипичное для меня решение, и я, пожалуй, не смог бы его принять, если бы не этот шаг навстречу. Он требует ответа, и я делаю свой.
- Встань, - говорю я. Лойсо приподнимает золотистые брови, и я объясняю. – Я хочу твое семя, но становиться на колени? Это неприемлемое условие.
Нужно видеть, с каким лицом он все-таки поднимается. Отчего-то мне сложно найти идеально верное описание этого текучего выражения, но там есть смех, это несомненно. И желание. Кажется, я его не только забавляю – но об этом тоже можно подумать позже. Не сейчас.
Немного странно раздевать человека, щеголяющего не в обычной, нормальной одежде, а в этих сшитых трубах из мягкой кожи, именуемых штанами и подходящих больше для гардероба какого-нибудь варвара, но это меня не отвращает. Я трачу несколько секунд, чтобы понять, как это расстегивается, справляюсь, наконец, со сложной конструкцией пряжки, опускаю мягкую ткань по бедрам и смотрю на золотистые завитки в паху, на полностью возбужденный член, ровный и длинный, не пахнущий ничем, кроме кожи и возбуждения. Это хорошо; я никогда не тратил себя на нечистоплотных любовников. На самом деле, я в целом предпочитал женщин, и есть тоже, а они обычно имеют более острый запах.
- Так и будешь разглядывать? – слышится сверху, и я качаю головой. Нет. Просто – даже без своей странной магии, заставляющей терять рассудок от желания, Лойсо более чем привлекателен для меня.
У него четкий, совершенно не болезненный вкус. Когда поедаешь человеческие тела, учишься ценить такие подарки судьбы. Всякая болезнь, ущерб, дурная привычка неизбежно оказывают влияние на вкус, но у этого злого колдуна, кажется, вовсе нет ни болезней, ни дурных привычек. Если судить по вкусу, он едва-едва покинул возраст, когда отучаются летать. Я не ел детей и подростков, но отчего-то догадываюсь, что вкус детства сродни обещанию, и Лойсо именно таков. Чем дольше я двигаю языком, полностью отдаваясь процессу, тем больше удовольствие, и не только мое. Лойсо даже вынужден мимолетно опереться на мое плечо – впрочем, может быть, это завуалированный комплимент, - и взять меня за волосы сзади.
- Не вздумай грызть, - требует он. Жаркий, легкий шепот совершенно обезумевшего существа, самого прекрасного в мире, самого-самого... но это не колдовство. Я бы почувствовал.
Ничто не мешает наслаждаться. Я словно вновь вернулся в прошлое, даже Рыбник приутих и только иногда взрыкивает внутри. Но кусаться, невиданное дело, не хочет и он. Только трахаться. Этого он хочет столь сильно и разнообразно, что я могу быть вполне спокоен за судьбу доверенной мне части тела. Еще и еще, вкус становится еще сильнее, я смакую его, упиваюсь им, собственное тело давно горит сладким голодным огнем, требует еще. Биение вены под самыми остриями зубов, нежная, уязвимая кожа, которую так легко поранить, живая упругость, дразнящая...
Пальцы Лойсо стискиваются на захваченных прядях волос, он тянет меня назад, от себя, и это так невовремя и так настойчиво, что я замираю, подняв на него глаза и все еще не выпуская добычи из губ.
- Выплюнь, - быстро говорит Лойсо. Я крепче сжимаю губы, и он повторяет почти зло. – Выплюнь, идиот!
В короткую секунду мучительного непонимания укладываются последовательно гнев, мысль «кончит – и сожру его» и Безмолвная речь Джуффина.
- Делай как он говорит! – почти кричит мне неведомо откуда взявшийся здесь Чиффа, и я слушаюсь. Я не послушался Лойсо, но послушался Чиффу, и мне равно неприятны оба события.
Время внезапно начинает течь слишком медленно, и в каждую секунду теперь умещается гораздо больше событий, слов и мыслей, чем обычно. Я успеваю только заметить, как откуда-то – откуда, магистры ведают, - в комнату врывается разноцветный всепоглощающий вихрь. Он подхватывает меня, несет, переворачивая, как горная река – гальку, выносит куда-то в не здесь.
Больше всего на свете сейчас я ненавижу себя. И только следом – Джуффина. Если бы я не был таким упрямым, закоснелым во всем, что делаю, человеком, я сумел бы, наверное, дать Лойсо шанс. Теперь выходит, что я был лишь приманкой, пешкой, разменной монеткой в игре, но нестерпимо не это, а то, что только начало случаться со мной, а теперь обречено умереть. Стоит сделать вдох, и я понимаю, что даже воздух здесь, в непонятно откуда взявшемся мире с выгоревшим добела небом – яд. Легкие жжет, во рту вместо слюны оказывается раскаленный металл, и я вижу два пляшущих столба пламени, зеленого и белого. Я знаю, кто это, надвигающаяся смерть дарит мне этот последний подарок, кроху понимания, впрочем, обидно малую.
И я умираю, терзаемый ненавистью к собственной глупости, обидой и тоской по несбыточному, что лишь поманило и ушло, не дав себя понять.
Воскресать оказывается больно. Хуже всего в этом процессе его неблагозвучность и кашель, выворачивающий легкие, в сочетании с полной беспомощностью: я не то что встать, я головы повернуть не могу, а лежу меж тем на спине.
Наличие мыслей свидетельствует о том, что жизнь для меня каким-то образом продолжается, наличие мучительных спазмов в груди – о том, что призраком я не стал. Меня не радует ни то, ни другое. На самом деле, я вспоминаю о том, что мне полагалось бы радоваться лишь после того, как осознаю, что все мое существо полно ярости.
- Не самый плохой способ начать жить, - говорит Джуффин, и я принимаюсь дышать. Это не оттого, что он рядом и я должен, это лишь ради того, чтобы не захлебнуться ненавистью раньше срока. Арварохцы говорят – легче умереть, и они правы. Умереть легче. Тяжелее – выжить, обрести свою собственную, не принадлежащую никому, кроме себя самого жизнь, и убить Джуффина Халли. Именно это намерение крепнет во мне с каждым мучительным вдохом, кристаллизуется и обретает остроту граней.
Я знаю, что он читает мои мысли, и знаю, что это не имеет никакого значения. Дело тут не в Лойсо и не в том, что Джуффин играл мною, как фальшивой монеткой, и даже не в том странном, еле уловимом и почти не поддающемся логическому осмыслению чувству, о котором я горюю даже и сейчас, и которое, я уверен, не вернется больше никогда.
Дело в другом. И об этом другом я намеренно отказываюсь думать. Этого я не отдам Джуффину раньше срока. Сейчас он примется утешать меня в своей излюбленной манере, или даже даст поспать, или примется убеждать, так изощренно загоняя в ловушку слов и доводов, что я в итоге соглашусь с его правотой, но решение принято, и оно мое. Не Рыбника, не моей новой маски – мое собственное, и потому драгоценное.
Все случается именно так, как я предполагал. Джуффин проявляет милосердие, шутит, пугает, вяжет сложную сеть из слов и аргументов, уверяет меня в том, что и сам – не более чем игрушка неведомого игрока, что мы похожи... я слушаю все это и думаю о другом.
- Отчего, - спрашиваю я, наконец, - вы остановили меня? В этом не было насущной необходимости. Ничто не помешало бы вам открыть Хумгат и добыть Лойсо в последний момент, когда я уже выпил бы его отравленного семени. Если бы выпил.
- Да, - отзывается Чиффа, подливая мне в чашку сладкого зелья леди Сотофы, - то, что он тебя остановил, стало для меня сюрпризом. Видимо, ты ему и вправду понравился, сэр Шурф, прими уж этот сомнительный комплимент.
Я киваю. Пока что, до поры, я буду вынужден принимать все, что этот кеттарийский охотник считает нужным мне дать. Буду глотать горечь и сладость с равным безразличием. Сэр Джуффин Халли сам еще не понял, как много для меня сделал, а я уже начинаю понимать. И это ничего не меняет.
Впрочем, один раз на протяжении долгого рассказа об истинной подоплеке охоты на Лойсо Пондохву я удивляюсь. Нет, не когда Чиффа с легкостью сообщает мне, что оставил Лойсо в живых. Это как раз предсказуемо и понятно – насколько может быть понятна чужая изощренная жестокость. Я никогда не заставлял своих жертв терзаться больше необходимого, это просто вопрос чистоплотности. Но эта жестокость не бессмысленна, и в этом весь Джуффин. Удивляет другое.
Сэр Халли умудряется подтвердить свой смертный приговор и разрешить моральное противоречие, грызущее меня, одной-единственной фразой.
Он говорит:
- Я, пожалуй, подарю тебе Лойсо.
Зелье, которое я вынужден пить, уже давно стало горьким настолько, что сводит зубы. Я чувствую горечь спиной, шеей, затылком, пятками. Но сейчас я так изумлен, что забываю об этом и делаю огромный глоток, единственно чтобы смыть удивление.
- Подарите мне Лойсо Пондохву? – переспрашиваю я, и Чиффа нетерпеливо кивает.
- Вот исполнится тебе полтысячи лет, и забирай это сокровище. Подозреваю, этого времени хватит и ему, чтобы сообразить, наконец, что грешно тратить свою жизнь на безумие, и тебе – чтобы окончательно с собой примириться. Заодно и стимул дожить все-таки до этого возраста; говорю тебе об этом намеренно, имей в виду. Я не сомневаюсь в том, что ты не станешь, едва получив обратно перчатки, хватать меня за глотку, но бывают ведь и досадные случайности...
- Я не стал бы нарушать слово, - говорю я просто ради того, чтобы это было кристально, прозрачно ясно. Джуффин кивает.
- Вот именно. Поступай так и дальше, и я отдам тебе этого стервеца в лучшем виде. Его-то ты раздумал жрать, я надеюсь?
Я на мгновение задумываюсь. Рыбник во мне молчит, оглушенный горьким зельем и недавним приступом ярости. И еще крепче его держит принятое мной решение.
- Раздумал, - подтверждаю я, на секунду все-таки задумавшись о том, каково это будет, и успев понять, что хочу не этого. Я хочу назад то мимолетное, ушедшее чувство, которому до сих пор не могу найти названия. Вернуть его, понять, окликнуть по имени. – Ответьте еще на вопрос.
- Хоть на десяток, пока ты пьешь лекарство, - благодушно отзывается Джуффин. Наглый, довольный собою, победивший лис. Впрочем, лисы не ставят ловушек.
- Отчего все-таки? – я тоже умею быть настырным. – Не нужно только говорить мне о том, что кровь Лойсо и весь он ядовит. Моя кровь тоже ядовита, вам ли не знать.
На мгновение Джуффин позволяет себе выглядеть почти смущенным. Вранье, конечно.
- Скажем так, я не был уверен, что эти яды друг друга нейтрализуют, - говорит он, и я слышу фальшь в его голосе. А он знает, что я слышу, и быстро добавляю. – Ну и, признаться, зрелище заслуживало того, чтобы я полюбовался им пару секунд. Но вряд ли дольше. Пей, сэр Шурф, осталось всего полчашки.
Последняя порция зелья превращает меня самого в воплощение горечи, но страдает не тело. На самом деле, это даже не страдание. Это острая, невыразимая печаль о всех скорбях этого мира.
- Какой же должна стать жизнь, которую помогает спасти такая невыносимая горечь? – спрашиваю я больше у себя, чем у Джуффина. Я знаю, какой будет моя жизнь на ближайшие триста, а то и пятьсот лет. Получить в подарок Лойсо Пондохву, как какую-то шкатулку или тюрбан – не сомневаюсь, это особенный юмор, и не сомневаюсь, что за оставшееся время Джуффин придумает обстоятельства, в которых следует вручать подобный подарок. Не сомневаюсь, он выдумает что-нибудь необычное. Такое, чтобы я снова чувствовал, как сейчас, глубокую скорбь и понимание. Не злобу, не обиду – простое смертельное сожаление о том, что мир несовершенен и ничего не бывает навсегда. Или до конца. Или хотя бы достаточно.
- А ты как думаешь? – отвечает Джуффин. – Совершенно невыносимой. Но не сомневайся, сэр Шурф, со временем ты привыкнешь. А потом тебе понравится.
И он прав.
-2-
Сначала случается запах. Не обладая врожденными талантами нюхача, я все же в высшей степени чувствителен к запахам. Это, несомненно, причиняет известные неудобства, но порой оказывается преимуществом – вспомнить хотя бы то давнее дело о заговоренной шкатулке с кумонскими благовониями. Тогда только тень запаха, случайно уловленная мною на чужом лоохи, в рыночной толпе, привела нас к несчастному воришке, уже практически отдавшему свою искру и самую жизнь этому грешному вместилищу ароматов.
Но сейчас иначе. Я давно уже отвык от эмоций, не имеющих внятной логической причины, но едва войдя в Зал Общей Работы, начинаю испытывать неясное, но радостное предвкушение.
В первую очередь я подозреваю чей-то умысел. Ритуал призыва, насколько я помню, действовал на меня точно так же, с единственной лишь разницей: теперь я лучше владею собой и не бегу навстречу коварному предчувствию радости, а вхожу в кабинет сэра Халли, чтобы прояснить ситуацию.
Стоит лишь увидеть его, в неурочно ранний час сидящего за кувшином камры, чтобы подозрения усугубились.
Сэр Халли улыбается. Это не редкость. Я достаточно хорошо изучил его за время совместной работы и знаю, как выглядит его лицо в моменты переживаний, которые господин почтеннейший начальник желает продемонстрировать окружающим. Сейчас иначе, и это почти пугает.
- Сэр Халли, - говорю я после положенных приветствий. – У нас чрезвычайная ситуация?
- Да ну? – он потягивается, зевает, и я понимаю: не спал всю ночь. И не первую. Странно, что я не замечал этого раньше. – Ну, можно выразиться и так. Но эта ситуация... да ты садись, сэр Шурф, не маячь на пороге.
Я подчиняюсь. Покорность в мелочах давным-давно уже перестала колоть мое сердце, и Рыбник привык, и я сам. Это незначительные уступки, не более того.
- И все-таки, - настаиваю я. Смутное ожидание радости, тянувшее меня летать и смеяться, усиливается многократно, стоит лишь моему лицу оказаться на одном уровне с лицом сэра Халли. Ощущение исходит от него. Вероятно, и атака направлена на него, а я лишь невольно поймал отголосок заклятия.
Или зелья. Я не слышал о таких, но ощущение усиливается, когда сэр Халли, потянувшись, забрасывает полу лоохи за плечо. Очевидно, я слишком внимательно смотрю на него. И слишком заметно втягиваю ноздрями воздух.
- Что это с тобой, сэр Шурф? – ухмыляется он. Вот теперь это нормальная, правильная ухмылка. Но мои подозрения она лишь усугубляет. – Смотришь на меня, как девочка на леденец.
- Не совсем так, - вношу я вынужденные коррективы. – Я не столько смотрю на вас, сколько вдыхаю. Даже в Зале Общей Работы ощущается нечто странное. Какая-то непрошеная радость, - я задумываюсь на секунду, отыскивая правильное определение. – Да, именно непрошеная. Это заставляет меня предположить...
- Да знаю я, знаю, что ты предполагаешь, - перебивает сэр Халли. – Думаешь, у кого-нибудь из грешных магистров хватило наглости сотворить надо мной обряд призыва и я, ломая ноги и путаясь в скабе, вот-вот побегу навстречу своей безвременной гибели?
В подобном ироническом изложении мои подозрения кажутся смешными, но я киваю. Смех не всегда означает неправоту, на самом деле довольно часто бывает наоборот.
- Можешь расслабиться, сэр Шурф, - разрешает мой почтеннейший начальник. – Это, во-первых, никакой не обряд и вообще не тот случай, которого стоит опасаться.
Он замолкает, отпивая камры, и снова на его резкой физиономии появляется ненормальное, почти мечтательное выражение, вызывающее во мне столько тревоги.
- А во-вторых? – спрашиваю я, утомившись паузой. Джуффин Халли – мастер тянуть жилы из тишины.
- Во-вторых, это действительно радостное событие, - сообщает он, - но какое именно – не скажу. Узнаешь еще.
Я не переспрашиваю, уверен ли он. Сэр Халли куда более умелый и опасный колдун, чем я, и безвременная, как он выражается, гибель не входит в его ближайшие планы. В отдаленные, насколько я могу судить – тоже.
- Приношу свои извинения, - я склоняю голову. Неведомо откуда взявшееся радостное ожидание по-прежнему кажется мне выходящим за рамки нормы, но достаточно и того, что Джуффин понимает его источник и не считает его опасностью. – Я позволил себе излишнюю навязчивость.
- Брось, - великодушно отзывается сэр Халли, - ничего навязчивого. Я бы тоже на твоем месте держал нос по ветру и беспокоился, как бы неизвестные злодеи не утащили из-под него мою добычу.
То, что мое намерение убить сэра Халли не стало для него шокирующим сюрпризом, вполне объяснимо. Но то, что он сочтет его поводом для шуток и нередких упоминаний, кажется мне по меньшей мере странным. Это не издевка, он относится к моему решению вполне серьезно и знает, что я еще долго не позволю себе нарушить условия нашего договора, но все-таки это действительно странно, шутить такими вещами.
- Могу тебя удивить еще больше, - предлагает он, улыбаясь во весь рот. Удивительным я считаю уже и то, что его глаза вполне соответствуют губам: улыбаются. Редкий случай. Я киваю, подтверждая готовность удивляться и дальше, и Джуффин разваливается в кресле с самым довольным видом.
- Знаешь, - говорит он, - против обыкновения, этого конкретного чуда тебе осталось ждать не так уж долго. Ты готовься, сэр Шурф, готовься, мой тебе совет. Ничего подобного ты в жизни не видел, и я даже не решаюсь предположить твою реакцию...
Я делаю мысленную пометку. Только что сэр Халли предупредил меня о том, что его чудо требует особой подготовки. Следует уделить больше внимания дыхательной гимнастике – она, очевидно, пригодится как никогда.
И все-таки – как чудо может оставлять запах? Четко ощутимый, ясный, чистый, притягательный. В последующие дни я ловлю себя на том, что стараюсь оказаться к сэру Халли поближе. Иногда запах исходит от его лоохи, иногда от рук, в некоторые дни он кажется пропахшим своим неведомым колдовством насквозь, даже его амобилер, и тот пропитался запахом чуда и, кажется, ездит теперь быстрее сам по себе, несмотря на все усилия Кимпы...
С каждым днем загадка мучит меня все больше. Я не люблю не понимать, Джуффин знает это, но я уверен, что это не намеренная пауза, призванная помучить меня как следует перед тем, как предложить разгадку. Слишком много чести для меня. Сэр Халли просто занят своим чудом, он уезжает со службы раньше обычного, а возвращается – позже. Он даже помолодел до такой степени, что кажется – шаг, и взлетит.
Хельна, и та замечает мои затруднения. В одну из ночей, особенно тревожных - я почти постоянно испытываю настоятельную потребность заняться бесцельным блужданием по улицам, как будто этот грешный запах зовет меня издалека, но, разумеется, не позволяю себе ничего подобного, - она нарушает мое уединение.
- Шурф, - говорит она, запахивая на груди ночную скабу. – Я довольно долго терпела, но это немного слишком, не находишь?
Я задумываюсь. За что Хельна может сердиться на меня? А она именно рассержена. И на мое предложение изложить претензии в более связной форме отвечает кошачьим фырканьем.
- Ты лучше моего знаешь, что дело не в моих претензиях, а в тебе самом, - говорит она. - Прошу тебя, возьми хоть пару дней свободы от забот и посвяти их созерцанию природы. Обычно это тебя успокаивает, и мне тоже не повредит.
Я вынужден признать ее правоту. Хельна мало знает обо мне и почти не интересуется моими делами – и это одно из неоспоримых преимуществ нашего союза, - но даже ее, обычно погруженную в поэтические мечты, достигает эхо моего беспокойства.
Наутро я требую у Джуффина пять Дней Свободы от Забот. Хватило бы трех, но я твердо намерен привести себя в норму созерцанием пейзажей Угуланда.
- Удивительное дело, - комментирует Джуффин, подписывая мое прошение, - все мое войско почти одновременно решило разбежаться кто куда.
Это не претензия и не упрек. Сэр Халли, кажется, даже рад тому, что и я, и леди Меламори, и сэр Кофа не будут мозолить ему глаза, занимаясь прямыми должностными обязанностями. Вывод о его грешном сюрпризе напрашивается сам собой: ждать осталось немного, и Джуффин всецело занят подготовкой, оттого и распускает нас так легко.
- Сядь, выпей хоть камры, - говорит он, невольно входя в противоречие с моими выводами. – Не горит же тебе прямо сейчас уезжать в Угуланд?
- Разумеется, я не испытываю необходимости немедленно покидать Дом у Моста и вообще Ехо, - отвечаю я, садясь. Камра сегодня кажется сладкой, как эльфийская кровь. Странно. Сэр Джуффин отнюдь не любитель переслащенных блюд. – Более того: я, безусловно, могу отказаться от любезно разрешенного вами отдыха вообще.
- Не нужно жертв, - ухмыляется он, пригубив напиток. – Просто между нами назрел разговор по душам, сэр Шурф, не находишь?
Я жду продолжения. Если сэр Халли считает, что у него назрел разговор по душам с кем бы то ни было из господ тайных сыщиков, да и вообще с кем бы то ни было в этом грешном мире, сопротивление будет исключительной и бессмысленной самонадеянностью.
- Так вот, - продолжает он, не делая паузу невыносимой. – Видишь ли, сэр Шурф, мне не хотелось бы тратить время на прелюдии и всяческие реверансы, их я и так получу сполна в замке Рулх во время очередного визита, каковой, кстати, должен произойти довольно скоро... стоп, я не об этом. Скажи мне – ты по-прежнему хочешь меня убить?
Я качаю головой.
- Я не хочу вас убивать, сэр Халли, - произношу я в ответ. – Желание кого-либо убить вообще не посещает меня в течение последних...
- Достаточно, - обрывает он. Прискорбная манера перебивать собеседника в некотором роде полезна, следует это признать. Она в значительной мере экономит время и усилия, требующиеся для того, чтобы выслушать уже известные собеседнику факты. – Желания убить ты не испытываешь, но намерения не оставил – так?
Я киваю.
- Было бы крайне неуважительно с моей стороны изменить такое решение и не уведомить вас об этом, сэр.
Мои слова чрезвычайно его веселят. По крайней мере, сэр Халли закатывается смехом.
- Дырку над тобой в небе, сэр Шурф, - говорит он, отсмеявшись, - да, с тебя бы сталось прислать мне письменное уведомление. Но я, видишь ли, вынужден предлагать тебе драку прямо сейчас. Без предупреждения, так сказать.
- Это алогично, сэр, - отвечаю я. – А я, как вы знаете, отнюдь не являюсь поборником алогичных действий. Уже не являюсь. Вы знаете, как и я, что занимаемая мною должность не предполагает покушений на жизнь непосредственного начальника, за исключением случаев, когда действия такового представляют реальную и несомненную угрозу существованию, благу или здоровью магистра Ордена Семилистника, королю или миру. Но даже в этом случае...
- Придется тебе нарушить эту инструкцию, - безо всякого сожаления о столь прискорбном факте сообщает Джуффин. – Либо сменить намерение. Боюсь, третьего варианта нет.
Совершенно неожиданно я вспоминаю вкус той нечеловеческой горечи, которой Джуффин отпаивал меня после путешествия в мир чужого сна. Воспоминание настолько реально, что я на мгновение чувствую горечь пятками и шеей.
- Почему сейчас? – спрашиваю я. Мы никогда раньше не говорили об этом моем решении. Слова зачастую меняют смысл происходящего, а происходящее было ясно нам обоим и так. – Вы знаете, что мои намерения относятся к весьма отдаленному будущему.
- Да знаю, знаю, - фыркает Джуффин Халли. – Но тут, видишь ли, такое дело: довольно скоро в Доме у Моста появится один смешной варвар из Пустых Земель.
- И какое отношение этот варвар имеет к моим планам? – спрашиваю я, не дождавшись продолжения.
- Самое прямое, - легко отвечает Джуффин. – Тебе и всем прочим придется учить его практически всему – точнее, он будет учиться у вас вполне самостоятельно. Последнее, чего я хочу, так это чтобы мальчик невольно перенял твои самоубийственные идеи.
- Этого не будет, - заверяю я. – Я не противник вам и вряд ли буду в ближайшие лет пятьсот. Как вы могли заметить, я не хожу по Дому у Моста, выкрикивая «Я хочу убить сэра Джуффина Халли». Это могло бы вызвать беспорядки в Малом Тайном Сыске.
- Не сомневаюсь, что ты хорошо прячешься, - отмахивается Джуффин, - но я сам еще не окончательно разобрался с этим грешным варваром, и решил проявить похвальное благоразумие и осторожность. Поэтому выбирай, сэр Шурф. Или в угоду давним событиям ты попытаешься меня убить сейчас, пока у нас обоих есть время и возможность, или проявишь ответное благоразумие и похоронишь этот скелет. Сейчас у меня еще есть время, силы и желание защищаться, не причиняя тебе слишком большого вреда, но...
- Нет, - твердо говорю я. – Это профанация, сэр Халли. Драться с вами сейчас я не буду.
- А зря, - подкусывает он, - может, ты бы и сумел меня зацепить. Я сейчас, как видишь, не совсем в себе.
- Да, - подтверждаю я, - это заметно. Но вы поставили передо мной неразрешимую дилемму, сэр Халли. По крайней мере теми средствами, какими я располагаю, решить ее невозможно, что, конечно, не означает отсутствия решения как такового. Но...
- Но придется тебе отказаться от одного из решений, - Джуффин поднимает обе ладони в воздух, покачивает ими, как чашками весов. – До сих пор я позволял тебе держать этот камень в рукаве лоохи, теперь ситуация изменилась.
Я молчу, принимая решение, которое невозможно принять. Джуффин оставляет мне единственный выход: нарушить слово, данное себе самому. Договориться с собой – это всегда тяжелее, чем с кем-то другим. Никогда не понимал, как может быть иначе. Неувязка мучительна, как любой диссонанс, она трещиной прорезает мою приросшую личину, и обнадеженный Рыбник требует от меня решить дело самым простым и ясным способом. Броситься и убить – или быть убитым, что более вероятно, но только не терзать себя неразрешимой задачей.
- При всем уважении к вам, сэр Халли, - говорю я, - вы требуете невозможной вещи.
- Не в первый раз, - легко отвечает Джуффин, - до сих пор ты справлялся. Не вижу, в чем разница. Разве что до сих пор тебе приходилось принимать вызов, брошенный внешними обстоятельствами или твоим собственным неумением, а теперь ты находишься ровно посередине между дурацкой детской обидой на слишком сильного и хитрого меня и ответственностью, которую сам же и принял. Что выберешь, сэр Шурф?
Будь я тем, кем был раньше – сломался бы сейчас. Хорошо же начинаются мои пять Дней Свободы от Забот...
- Я не стану выбирать, - говорю я. – Вы ставите передо мной неразрешимую задачу – вам ее и решать. Думаю, это справедливо.
Вместо ожидаемого нажима я получаю почти сочувственный взгляд.
- Ну хочешь, - говорит сэр Халли совершенно с теми же интонациями, с которыми когда-то обещал подарить мне Лойсо Пондохву, - я решу за тебя? Не самый интересный способ, как по мне.
- Не хочу. Вообще – это не вопрос желаний, - отвечаю я, устав от этого безумного разговора. – Делайте как считаете нужным, сэр Халли.
Вместо ответа он выдвигает ящик своего стола, вытаскивает из него узкий флакон, сплошь покрытый узором, и встряхивает его – напоказ, чтобы я видел.
Чтобы спросил; и я спрашиваю.
- Что это?
- А, ерунда, - весело сообщает Джуффин. – Маленькая темница для твоего решения. Пусть полежит до поры под пробкой. Обязуюсь вернуть его тебе, как только... ну, скажем, как только ты будешь готов.
- Как только я буду готов или как только вы сочтете, что я готов? – уточняю я, и Джуффин морщится, утомленный моим занудством.
- Как только ты сумеешь перерасти свою глупую привычку непременно следовать однажды принятым решениям, - говорит он. Это удивительно.
- И что я должен делать? – спрашиваю я, глядя на флакон. Крышка его плотно завинчена. – Выпить содержимое?
- Да нет, - Джуффин пожимает плечами. – Всего-то согласиться одолжить мне свое решение. На время. Лови!
И он бросает мне хрупкую стеклянную темницу прежде, чем я успеваю осмыслить услышанное. Я ловлю – и все. Ничего не меняется.
- Ну вот, - Джуффин удовлетворенно протирает отнятый у меня сосуд полой лоохи, прячет в стол. – Теперь поезжай любоваться на красоты местных пейзажей, ты и так засиделся у меня, сэр Шурф.
Я поднимаюсь.
- Вынужден признаться, что ваша техника не сработала, - говорю я. – Я по-прежнему помню о своем намерении и...
- Еще бы ты не помнил! – ухмыляется Джуффин. – Как, хотел бы я знать, ты сможешь перерасти то, о чем забыл? Не тревожься, сэр Шурф. Все сработало, как и должно было. Иди, иди.
И я иду. Запах, изводивший меня все эти дни, по-прежнему дразнит ноздри. Но за городом это проходит, и я провожу почти четыре дня в полном благодушии и осмысленном созерцании мира.
К концу этой передышки меня настигает зов сэра Джуффина, и приходится возвращаться в столицу так быстро, как это вообще возможно. С происходящим в доме сэра Маклука я смиряюсь лишь благодаря тому, что сэр Мелифаро, по счастью, молчит.
А с обещанным варваром, представленным мне и глядящим на меня во все глаза, с нашим новым сотрудником – одним словом, с сэром Максом я смиряюсь сразу же.
Это был его запах.
-3-
- Сэр Халли, - произносит Шурф Лонли-Локли, - не могли бы вы уделить мне дюжину минут своего времени? Должен сразу предупредить, что речь пойдет не столько о рабочих проблемах, сколько...
- Магистры, парень, заходи уже, - отвечаю я, давя невольную ухмылку. – Я уже тебе уделяю время и, заметь, пока еще понятия не имею, что за дело привело тебя в такую ажитацию, а первую минуту мы с тобой уже благополучно потратили.
- Ажитацию? – повторяет этот невозможный парень, плотно закрывая за собой дверь. – Что же, это в некоторой степени правда, хотя я имею основания полагать, что в нашем ведомстве никого не удивишь буйными проявлениями чувств, и моя манера вести себя – не из самых худших.
Мне приходится ухмыльнуться – только ради того, чтобы не заржать в голос.
- Да уж, - говорю я, - если ты, сэр Шурф, примешься бегать по Дому у Моста, размахивая руками и прочими доступными способами выражая переполняющие тебя чувства – это, пожалуй, будет поводом для массовой паники.
- Совершенно верно, - отвечает он, устраиваясь в кресле. Совершенно ровная спина, и как только к вечеру не каменеет? Впрочем, может быть, она и каменеет, просто я не выяснял. Должна, в конце концов, у парня быть хоть какая-то личная жизнь, не отягощенная вниманием начальства?
Я даю ему еще один небольшую передышку, принимаясь набивать трубку. Шурф быстро соображает, иначе и быть не может, но паузу перед началом разговора воспринимает как жест доброй воли и признак хорошего воспитания одновременно. А мне несложно. В принципе, я уже примерно представляю, что за беда привела его в мой кабинет, и нетерпеливое любопытство уступает место интересу исследователя.
- Мне интересно, - честно сообщаю я, - в каких выражениях ты донесешь до меня свою версию нашей маленькой проблемы. Лучше бы в простых. Люблю, знаешь ли, лаконичный стиль изложения.
Он кивает и аккуратно складывает руки поверх лоохи. Толстая кожа защитных перчаток еле слышно скрипит; мне нравится этот звук. Сам Шурф мне тоже нравится, вот прямо с первой минуты знакомства – и очень жаль, что все у нас получается через менкалий зад, кроме работы и чудес.
С другой стороны, работа и чудеса – это главное. Они куда важнее глупого прошлого, неуклюжего настоящего и неопределенного будущего. На этой оптимистической ноте я, наконец, закуриваю – и Шурф, верно истолковав это как приглашение начинать, произносит:
- Как вы знаете, сэр Халли, в число моих недостатков никогда не входила склонность к чрезмерной личной привязанности к коллегам.
Ну что же – я снова не ошибся. Вообще это не слишком хорошо, ошибки нужно делать регулярно, просто чтобы не терять навыка. Честно говоря, сейчас я предпочел бы ошибиться не только по этой причине, но ничего не поделаешь.
- И кому же из коллег повезло завести с тобой чрезмерно близкие отношения? - спрашиваю я, заранее зная ответ. – Заметь, когда я говорю «повезло», я имею в виду именно везение, притом нешуточное. До сих пор ты был в этом отношении вполне непрошибаем.
- Да, - подтверждает он, не меняясь в лице, - но до сих пор я не предполагал, что внезапно окажусь связанным дружескими узами с варваром из Пустых земель, к тому же одаренным таким даром привлекать к себе сердца. Джуффин, отчего вы смеетесь?
Так я тебе и признался, парень.
- Скажем так, - отхохотавшись, признаюсь я, - я-то ожидал чего-то в этом роде, и теперь незатейливо радуюсь своей правоте. Такой повод для смеха укладывается в твои представления о мире?
Судя по этой каменной физиономии – не слишком. Да я в общем и не сомневался.
- Но вот что особенно интересно, - продолжаю я, - так это то, что ты едва ли не впервые явился ко мне с просьбой помочь в таком почти интимном деле.
- Второй раз, - невозмутимо напоминает он. – Первый касался моего брака.
Верно, было такое. Тогда этот серьезный сэр явился ко мне в полной уверенности, что не имеет права менять семейное положение без моей визы, и мне было проще дать ему разрешение, чем переубеждать. Такой уж он, сэр Шурф.
- Надеюсь, жениться на бедном варваре из Пустых земель ты не собираешься, - язвлю я, пытаясь сбить пафос момента до уровня, когда меня не будет тянуть расхохотаться во всю глотку. Второй раз за полдюжины минут – это, пожалуй, перебор. – Парень и так носится по Ехо с глазами навыкате, то и дело радостно изумляясь тому, как тут все устроено. После брачного предложения в твоем исполнении он вполне может лопнуть от изумления.
- Ну что вы, сэр, - с упреком произносит Шурф, - я совершенно не собираюсь менять свой статус женатого по всем правилам человека. К тому же и Хельна будет весьма недовольна, и сам я не считаю приемлемым подобную брачную связь. Но...
- А, есть еще какое-то «но», - констатирую я. – Дай-ка я угадаю, сэр Шурф. Сэр Макс довольно буйно выражает свое восхищение всем вокруг, и тебе тоже досталась хорошая порция его восторгов – так?
Шурф кивает, и я продолжаю.
- В его присутствии сложно не чувствовать себя так же, как если бы в полу лоохи был зашит Кристалл Радости размером с ладонь. Да ты не стесняйся, сэр Шурф, я сам себя так чувствую. Такое уж он создание, придется привыкать. Но вот что ты от меня-то хочешь – этого я так пока и не понял.
Невероятно, но наша штатная Истина на мгновение поджимает губы почти смущенным движением. Будто удерживает готовые сорваться слова, и я вижу, что каждое из этих непроизнесенных слов горячо на ощупь до такой степени, что жжет губы изнутри.
- Я намереваюсь получить ваш совет, - говорит он, несколькими вдохами приведя себя в порядок. Идеальный, несокрушимый, обреченный рассыпаться порядок. Так уж обстоят дела с идеалами: всегда однажды случается что-нибудь, что вынуждает их развалиться, и чем жестче и безупречней был идеал, тем больше от него грохота и пыли. – Относительно сэра Макса. Вы знаете его лучше, чем кто бы то ни было, - он задумывается еще на долю секунды, - и лучше, чем он сам. По крайней мере, у меня сложилось именно такое впечатление.
Правильное впечатление, но об этом тебе тоже знать рано, - думаю я. Искушение поиграть в идиота велико, но не до вечера же нам тут сидеть, дырку надо всем в небе. Того и гляди сам предмет обсуждения заявится в Дом у Моста раньше срока, почуяв неладное. С Шурфа станется обсуждать Макса в его присутствии, .а где потом я буду ловить свое чудесное создание, одни магистры знают.
- А сам-то ты чего хочешь? – спрашиваю я, заранее зная ответ. – Друзьями вы сделались без моей неоценимой помощи, значит, дело серьезней?
Шурф серьезно кивает, и меня снова накрывает этим ощущением: будто передо мной сидит человек, пылающий изнутри. Раскаленный добела ледник. Зрелище завораживающее, даже немного обидно, что это не я тому причиной. Конечно, Рыбника я доводил и не до такого, но вот с сэром Шурфом Лонли-Локли у нас все никак не сложится.
- Я не уверен в намерениях сэра Макса, - чопорно произносит он. Как старая дева, которой предложили, наконец, замужество, напугав и смутив до полусмерти. – Мне представляется вполне вероятным вариант взаимной ошибки в трактовках действий и слов. Я даже планировал проконсультироваться у сэра Манги Мелифаро, но в настоящий момент он занят семейными делами и не может, к сожалению, уделить мне даже получаса, а идея получить нужные мне данные у его сына кажется мне дурной.
- Это верно, - хмыкаю я, - сэр Мелифаро наговорит тебе, пожалуй. Если все-таки решишься спрашивать у него – дели все, что услышишь, на дюжину. Нет, учитывая личность сэра Макса, хватит и полудюжины. Все же он чудо.
Шурф кивает с таким видом, что мне становится почти жаль его. Бедолага, конечно, но ведь сам виноват. Не нужно было так увлекаться чужим чудом, моим чудом – а мне, пожалуй, не стоит так явно ревновать. Но это трудно, даже для меня. Дырку в небе над этим миром, когда Макс глядит на Шурфа во все глаза и только что слюну не пускает, как голодный на лепешку, попробуй-ка удержись от ревности! Дело тут не в любовных играх, конечно, эти двое будут танцевать друг вокруг друга до бесконечности, ну или пока Макс не отвлечется на что-нибудь еще более впечатляющее, чем наш сэр Шурф, но все равно в Доме у Моста начнется бардак еще худший, чем обычно. Собственно, он уже начался.
- Послушай, сэр Шурф, - говорю я, решив не тянуть больше. – Хочешь совет – держи. Оставь сэра Макса в покое. Да не дергайся ты так, парень! Оставь его в покое означает всего лишь «не торопи события». Мальчик прибыл из далекого и странного места, ему все внове. Дай ему опомниться немного, и он сам все решит. Думаю, даже сообщит тебе во вполне недвусмысленных выражениях, что он там себе нарешал. Трясти яблоню по весне – глупо, это даже последний ландаландский фермер знает.
- Верно ли я вас понял, - уточняет этот невозможный парень, - вы имеете основания полагать, что сэр Макс со временем сам определит и степень дозволенной близости, и ее формы, и объект?
- Точно, - выдыхаю я вместе с последним клубом дыма и поражаясь способности Шурфа выражать простые вещи столь изощренным образом. – И должен тебе сказать, шансы у тебя неплохие. Сэр Макс любит зрелища, достойные эпоса, так что за ваше взаимопонимание я почти спокоен.
- Да, он прочел мне лекцию о богах Пустых Земель, - задумчиво сообщает Шурф, - моя фамилия показалась ему созвучной имени странного бога Локи. Благодарю вас, сэр Халли, вы чрезвычайно мне помогли.
Разговор явно катится к завершению, но что-то меня останавливает от того, чтобы хлопнуть ладонью по столу и объявить партию завершенной.
- Послушай-ка, сэр Шурф, - говорю я, - все это необыкновенно здорово и прекрасно, но как ты собираешься дожить до этого момента в здравом уме? Сэр Макс при всей его щедрой удаче и нетерпении крайне редко смотрит на то, что происходит у него под самым носом. Ожидание может затянуться на годы, а ты уже сейчас еле держишься. Я прав?
Я мог бы и не спрашивать. Просто посмотреть, даже не на этот раскаленный и ледяной камень перед собой, а в зеркало. Но мне-то терпеть легче, да и зверь внутри меня куда разумнее, чем Шурфов Рыбник...
- У вас есть варианты решения этой проблемы? – спрашивает Шурф, изучая собственные сложенные руки. – Помимо очевидного, которым пользуюсь я.
Знаю я, каким он пользуется. По восемь часов в день дышать, как научили, а когда рядом сэр Макс – напротив, стараться не вдыхать. Допустим даже, Шурф со временем принюхается, но ведь Макс, дырку над ним в небе, не только пахнет! Он смеется, говорит, жрет, как не в себя, сыплет словечками иного мира, он все тут поставил с ног на голову – или с головы на ноги, как поглядеть, - и за неполный месяц влез в сердце каждому, кто с ним общался, и к каждому – отдельным, неповторимым способом...
- Есть, - говорю я. – Тебе тоже стоит, как ты там сказал?.. а, определить степень, форму и объект дозволенной близости. Временной, конечно.
Хвала магистрам, Шурф не дурак и никогда им не был. Он думает всего пару секунд, кивает и произносит:
- Мне придется покинуть вас на минуту. Шкатулка для перчаток осталась в моем кабинете.
Ну нет, - думаю я, - за эту минуту ты себе надумаешь еще с десяток вариантов. А я хочу именно этот. Как бы там ни было, другой путь хоть немного сбросить напряжение – и не только по отношению к Максу, но и наше, на двоих, - у нас появится еще ох как нескоро.
- Останься в них, - приказываю я, и Шурф подчиняется. Он даже не снимает тюрбана, просто поднимается из кресла и принимается раздеваться, спокойно и методично, как если бы был в собственной спальне и готовился лечь спать. На сложенном лоохи – ни складки. Я гляжу на это неторопливое разоблачение с нетерпением, но пока не делаю ни шагу. Не так часто мне доводится видеть тень того эльфийского мальчика, что засыпал, напившись моей крови, и так давно ушел... если бы насовсем. В том и беда, что он то и дело напоминает о себе, и оттого прошлое никак не станет прошлым.
Я выбираюсь из-за стола не раньше, чем Шурф выпрямится – голый, длинный, весь белый, как мраморный, - и постоит так пару секунд. Ему тоже надо решиться окончательно прежде чем я наложу на него руки.
На ощупь он горячий, я не ошибся. Пылающий, и полностью возбужденный, одного прикосновения хватает, чтобы меня тоже повело. Я тянусь к плотно сжатым губам и получаю недоуменный взгляд. Грешные магистры, сэр Шурф, и как тебя только Хельна терпит?
Целоваться он не умеет совершенно. Поцелуй – это танец, а как танцевать, если партнер решил застыть неподвижной статуей?
Впрочем, на прикосновения рук Шурф реагирует с немалым энтузиазмом, и я решаю, что пока, для первого раза, хватит и этого. Мы тут не ради удовольствия, в конце концов, отплясываем, а чтобы дожить, не свихнувшись, до той сладкой минуты, когда сэр Макс, наконец, определится.
От каждого прикосновения ладоней Шурфа колотит мелкой, изо всех сил сдерживаемой дрожью. Это ж сколько ты терпел, парень? А я сам? У тебя хотя бы Хельна есть, бедная женщина, ей тоже в последнее время несладко пришлось, не сомневаюсь.
Шурф не виляет бедрами, это несолидно и вообще ему не к лицу. Но очень хочет. С ритма дыхания, впрочем, не сбился, ну да это не за горами.
- На ковер, - тихо приказываю я. Уложить сэра Лонли-Локли на свой рабочий стол – заманчивая идея, но там полно самопишущих табличек, и я неизбежно заработаю строгий взгляд и лекцию о неподобающем обращении с рабочей документацией, а это сейчас было бы как нельзя некстати. На ковер – это тоже, в общем, риск, помню я его выверты с Лойсо... стоп, об этом тоже сейчас не вовремя.
Против ожиданий, Шурф беспрекословно делает что сказано. Ладони и колени погружаются в длинный ворс ковра, спину этот невыносимый обалдуй держит ровно, хоть камру ставь. Если б не дрожь и не член, прижавшийся к животу, я бы мог заподозрить полное безразличие, но от безразличия что он, что я далеки так же, как от Южного Континента.
- Я готов, сэр Халли, - с бесконечным терпением сообщает он. Да знаю я, что ты готов. Просто впервые в жизни занимаюсь любовью с этаким чудовищем, так и старческую слабость заработать недолго.
Он совершенно сухой и сжатый, и еще невыносимая пара минут уходит на то, чтобы сделать его хоть как-то пригодным к процессу.
- Расслабься, что ли, - ворчу я, пытаясь вставить и шалея от того, как, оказывается, это бывает, когда сразу за наглухо запертой и почти враждебной границей тела внезапно обнаруживается нежное и горячее, беззащитное нутро. Шурф делает пару глубоких вдохов, и это помогает. Похоже, он себя просто заставил расслабиться где следует, ну и таланты у парня.
Дает он тоже фантастически. Не шевелясь, только играя внутренними мышцами – сто процентов гарантии, вычитал этот способ где-нибудь в древнем трактате о любовных техниках, а может, у Хельны подсмотрел, - и совершенно беззвучно. Я-то обычно громко выражаю чувства, и до сих пор с любовниками и любовницами мне в этом смысле везло, но этот тип молчит, как зашитый, и это провоцирует. Так и хочется укусить за затылок и выебать без столичных экивоков и ухищрений. Я ведь и вправду простой кеттарийский парень... был когда-то. Давно. Но недостаточно давно, чтобы не помнить, как это бывает – с размаху, быстро, жестко и хорошо.
Так и получается. Шурф подо мной как неуступчивая скала, каменеет все больше, в ладони тоже словно камень, я делаю всего-то пару движений, и тут его, наконец, прорывает.
- Ма-а-а-акс! – стонет он, не сдержавшись всего лишь на крошечную долю секунды, и этот хриплый полузадушенный вопль мгновенно обрывается. Очень вовремя, честно говоря. Я понимаю, конечно, что сам сейчас не тяну роль романтического любовника, что это больше для дела, но до сих пор никто из тех, с кем я спал, не орал подо мной чужое имя. Лучше бы и впредь такого не было.
С другой стороны, - остывая от оргазма и гнева, думаю я, - Макс, это еще не худший вариант. Вот если бы он принялся звать Лойсо, я бы его, наверное, удавил прямо тут, а Макс – это еще куда ни шло. Макса я сам чуть не позвал в самый последний момент. Вот это был бы дуэт, глупее не придумаешь.
- Сэр Халли, - все еще стоя в предписанной позе, заявляет эта моя головная боль, - вы снова смеетесь. Учитывая ситуацию, следует ли расценивать это как признак удовольствия или вы, напротив, пытаетесь выразить неудовлетворение?
Мне до смерти хочется уткнуться лицом Шурфу между лопаток и ржать, ржать до кровавых соплей и слез, до беспамятства. Но этого нельзя. Не он один тут вынужден сохранять постоянный самоконтроль.
- Как признак душевного благополучия, - отвечаю я. – Вот если бы я принялся читать тебе любовную лирику уандукских поэтов, у тебя был бы повод для беспокойства, а так – все в порядке.
- Хорошо, - отвечает он и делает едва заметное движение бедрами. Я его отпускаю, резво нацепив на лицо подходящее случаю выражение, обтираюсь захваченной со стола салфеткой, привожу в порядок одежду. Шурф занимается тем же, попутно ликвидируя влажное пятно на ковре, и спустя пару минут мы оба выглядим так, словно ничего не случилось. Отчего-то от этого тошно. Ну вот зачем, почему ему нужно обязательно быть таким чудовищем?
Впрочем, я и сам не лучше. Так уж вышло. Камры я ему, впрочем, предлагаю. Не то чтоб я был любителем долгих церемоний, но выставлять сэра Шурфа из кабинета сразу же после того, как он побывал подо мной, кажется мне невежливым.
Надо полагать, он считает так же, потому что соглашается. Мы пьем камру, и я думаю, что ошибся. Я действительно думал, что однажды он сможет отпустить давнюю обиду, смириться с тем, что в чем-то я оказался удачливее, объяснить себе, что я мог иначе, но так, как получилось, получилось лучше для него самого, но он просто загнал свой гнев поглубже, запер на десяток замков и сделал вид, что забыл о нем навсегда. Паскудно, в общем, получилось. И от того, что мы так хорошо и качественно сбросили напряжение, лучше не стало. Кажется, даже больше запуталось.
Грешные магистры, мало мне проблем, так еще и штатный Мастер Пресекающий твердо вознамерился однажды меня пришибить! Он-то вознамерился, а мне что делать? Ну забрал я его решение до поры, но ведь верну, куда деваться. И убью, а не хочется. Я к этому чудовищу испытываю почти отцовскую нежность, кому сказать – не поверят...
- Если вдруг потребуется еще, - говорю я, приканчивая остывшую камру, - обращайся без стеснения. Лучше так, чем...
Я не договариваю. Нет необходимости. Шурф и так меня прекрасно понял. Он ставит чашку, поднимается.
- Я весьма признателен вам, сэр Халли, - благодарит он. – И не премину воспользоваться вашим разрешением.
Грешные магистры! Он что, действительно пошутил?! Я беззастенчиво гляжу ему вслед, пытаясь поверить в невозможное.
Может быть, все не так уж безнадежно? Хорошо бы. Я ожидал, конечно, что с появлением Макса вся жизнь пойдет иначе, но что настолько иначе...
Одним словом, я шлю зов в Обжору Бунбу, и сэр Макс, когда появится на службе, обнаружит на столе тяжелый поднос. Мне несложно, а ему приятно.
Заслужил.
Окончание в комментариях.
-
-
09.07.2015 в 07:19-
-
05.08.2015 в 22:23-
-
06.08.2015 в 01:09-
-
26.10.2016 в 02:18Затягивающий, красивый, грамотный язык. Настолько настоящие, настолько прописанные, канонные персонажи и всё настолько правильно, точно, хорошо... Далее - рейтинг. Почему-то такое пишется или ванильно, или метафорично, или слишком натуралистично, а потому неприятно. Но ЧОООРД, тут это охренительно! (Нет, правда, очень сложно перестать бегать и орать и написать что-либо вразумительное
Ещё очень клёво, что прописаны, причём прописаны волшебно, мысли-чувства-эмоции Чиффы и Лойсо, потому как обычно такого не встретишь, а если что будет, то очень велика вероятность того, что некачественное. А тут - так понять, передать всё... В общем, в шоке, восхищении, валяюсь размазанный эмоциями по столу. Спасибище
-
-
26.10.2016 в 02:49